Федя вдруг проснулся и открыл глаза. Неужели к нему вернулась болезнь? — он по-прежнему слышал голос Тагуа. Мальчик повел глазами и увидел на стене висящую бурку. Все еще не веря себе, он приподнялся на локте: охотник и отшельник сидели рядом у пылающего очага и мирно беседовали.
Федя все лежал и смотрел, а сердце полнилось радостью, и от нее вдруг навернулись слезы. Он справился с ними и позвал:
— Тагуа!
Охотник встал и быстро подошел к нему:
— Живой, джигит?
Не в обычае абхазцев-мужчин было целоваться — он взял мальчика за плечи, потом обнял.
Иона со своего места, улыбаясь, наблюдал за ними.
Тагуа помог Феде одеться и встать на ноги, хотя тот уже в этом не нуждался — от ночного болезненного состояния не осталось и следа.
Иона, поддавшись общему возбуждению, был подвижен и разговорчив, как никогда.
Феде не терпелось узнать, что происходит в городе, но Тагуа, выехавший почти следом за ним, и сам ничего не знал.
Над очагом в котле уже попыхивала мамалыга. Сели за завтрак. Дальнейшие события развивались стремительно.
— Ну как, друг, ехать можешь? — спросил Тагуа.
— Ехать? — Федя вскинул удивленные глаза. — На чем?
— Не на мне, дорогой, — лошадь за дверью ждет.
— Тогда конечно! — воскликнул Федя.
— А не простудится отрок? — с сомнением произнес Иона.
— Не бойся, у меня для него такая бурка есть! В Сибирь можно ехать.
Через час Федя с охотником готовы были пуститься в дорогу. За дверью всхрапывала и била копытом оседланная лошадь. Федя закутался в знакомую бурку, Тагуа облачился в другую.
Иона приготовил им в дорогу узелок с провизией. Когда уже собирались прощаться, он отошел в угол и достал из сундучка какую-то вещь, завернутую в тряпку и перевязанную бечевкой.
— Возьми, — сказал он, подавая ее Феде. — Когда приедешь в город, сдай в ту комиссию, о которой рассказывал.
— В ПОМГОЛ, — напомнил Федя. — А что это?
— Посильная лепта — фамильная вещь. Хоть и говорится: «Не берите с собой ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои», взял я ее, когда из мирской жизни уходил.
В тумане своего счастья, вызванного скорым возвращением в город, Федя не замечал, что творится с Ионой. Только теперь он услышал, как дрожит его голос, увидел печаль в глазах.
Федя кинулся к отшельнику на грудь и едва не заплакал. Одно утешало: он не сомневался, что они еще встретятся.
Все трое вышли за порог.
Боже, до чего изменилось все вокруг! Горы сверху донизу оделись праздничной, сверкающей белизной. Небо рядом с нетронутым, девственным снегом казалось еще синее. От свежего воздуха, как от вина, кружилась голова.
С помощью охотника Федя взгромоздился на лошадь. Тагуа взял ее под уздцы и двинулся вниз по склону. Иона пошел проводить их. Минут двадцать они преодолевали довольно опасный спуск между скалами, потом вышли на тропу.
Остановились попрощаться.
— Ну, дай вам бог удачи! — Иона перекрестил Федю и Тагуа. — Авось встретимся. А до того часа я буду молиться за вас.
Перед тем как свернуть за гору, Федя оглянулся. Рыжий монах стоял на том же месте, и его неподвижная фигура в сером балахоне среди сплошной белизны походила на статую.
Глава XXIII, в которой всё идёт хорошо и ничто не предвещает грома среди ясного неба
Федя проснулся в чистой, беленой комнате. Вчера, при свете керосиновой лампы, он мало что увидел. Впрочем, и сейчас рассматривать было нечего: крашеная железная кровать под казенным одеялом, на которой он лежал, тумбочка и табуретка — вот и все. Если сесть на кровати, можно выглянуть в окно, что Федя и сделал немедля. Теплый ветер, врываясь в комнату, вздымал марлевую занавеску. За окном, из-за семейки тонких кипарисов, проглядывала набережная, там сновали люди.
Чудеса! Вчера они с охотником почти весь день были в окружении снегов, а здесь к окну тянулись ветви персика с готовыми распуститься пуговками цветов. Утро переливалось веселыми красками, солнце слепило глаза.
Открылась дверь, и вошла русская девушка в белом халате.
— Здравствуй, больной, — сказала она.
— Здравствуйте! Я уже не больной.
— Это доктор решит. Измерь температуру. — Она протянула градусник и с любопытством разглядывала Федю.
— Правду говорят, что ты клад нашел?
Федя на секунду смешался.
— Это еще проверить надо…
— Почему, тогда как фон-барона в отдельную палату поместили?