От этого разговора мысли его перенеслись в будущее:
— Уж если в монастыре нет покоя, как же я в миру буду жить?
— Что-нибудь придумаем, — заверил его Федя. Но, хоть убей, он и сам не знал, что делать с Василидом после выхода его из больницы. Проще всего было бы устроить его в колонию-школу, что откроется на днях в помещении монастырской гостиницы, но Федя понимал, как в ней придется бывшему послушнику с его робким характером и привычкой к обительской жизни.
Федя не подозревал, что и ему судьба готовит неожиданное испытание. С галереи его дома проглядывался кусок дороги, уходящей в горы, — по ней должен был вернуться ревкомовский караван с ценностями.
На пятый день он встал пораньше с намерением сразу после завтрака отправиться в ревком за новостями. В это время Иван Егорович, не ночевавший дома, вошел в калитку и, пройдя через двор, поднялся в комнату. В лице его было нечто такое, что заставило Федю насторожиться. Он поднялся вслед за отцом.
— Ты не пойдешь на работу? — спросил Федя.
— Пойду позднее: почти не спал сегодня, отдохну часа два… А ты не в ревком ли собрался?
— Да.
Иван Егорович помолчал.
— Знаешь, я уже был в ревкоме. Ты пока туда не ходи. Дело в том, что экспедиция вернулась ни с чем.
Федя долго молчал. Наконец едва внятно спросил:
— Что, пещера оказалась пустой?
— Они не нашли никакой пещеры…
Больше не было сказано ни слова. Тихонько, как незрячий, Федя пересек комнату и вышел. Спустившись с галереи, он ушел в дальний угол сада; там лег под зацветавшей грушей и, заложив руки под голову, уставился в небо.
Спустя несколько минут его нашел отец и сел рядом.
— Выслушай меня, — сказал он. — Не надо принимать все так близко к сердцу. Не твоя вина, что… ты был нездоров.
Федя будто не слышал. Потом до него дошел смысл, заключавшийся в этих словах, и он спросил:
— Ты думаешь, я не соображал в тот момент?
— Может, и так. В жизни случается такое, чему не сразу найдешь объяснение. Горы — это не шутка. Будь спокоен, монахов все равно поймают и ценности никуда не денутся. Четыре человека с мулами — не иголка в стоге сена. В пограничных районах уже предупреждены, там дежурят милиция и ЧК. Рано или поздно, в пещере ли, в другом ли месте, но ценности найдутся. Ох уж эти сокровища! — вздохнул он.
Федя молчал и смотрел в сторону. На сердце давила непомерная тяжесть. Наконец он сказал:
— Когда я видел пещеру, то не был в беспамятстве.
— Ты не можешь ручаться.
Послышался голос хозяйки, звавшей к завтраку. Подчиняясь желанию отца, Федя сел к столу, но есть не мог.
Иван Егорович, стараясь вывести сына из оцепенения, рассказывал о своей поездке по уезду. И так как Федя внешне держался мужественно, ушел из дома несколько успокоенный.
Федя уединился в комнате. Необходимо было собраться с силами и поразмыслить обо всем, что произошло.
Он снова представил себе, как два монаха разгружали мулов, двое лезли по склону, туда, где явственно чернело отверстие пещеры. Но может быть, они спрятали сокровища не в пещере? Тогда почему экспедиция не нашла пещеру?
Пришел Аджин. Он уже обо всем знал, как, наверно, знал и весь город. Федя с тоской подумал о том, что, по крайней мере, в ближайшие дни он не посмеет высунуть носа на улицу.
Но Аджину и в голову не приходило усомниться в рассказе друга, все негодование он обратил на экспедицию.
— Хайт! — запальчиво говорил он. — Им козу пропавшую искать, а не золото. Кто туда ходил? Тот ходил, кто совсем гор не знает. Их начальник Вакуа в городе жил, революцией занимался. Очки носит, как сова, днем ничего не видит… Русские красноармейцы — хорошие люди, но что они в наших горах понимают? Пусть мне обреют голову, если я неправду говорю!
Федя впервые за все это время улыбнулся:
— Уж ты скажешь…
— Конечно, так! Ты ведь сам видел пещеру? Видел! Тебе верю, им — не верю.
— Я правда все хорошо помню, сам видел эту пещеру, — дрогнувшим голосом сказал Федя.
— Слушай, друг, — понизив голос, заговорил Аджин, — ждать хуже, чем не ждать. Когда сами пойдем искать?
— Нет, больше так нельзя, и без того наломали дров. Теперь без нас обойдутся. Отец говорил: приняты меры, скоро тех монахов и так переловят, у них о кладе и дознаются.
Федя говорил твердо, но не было, наверно, сейчас на свете человека несчастнее, чем он. Аджин посмотрел на него с сожалением.
— Ты подвиг совершал, чуть не умирал… Почему теперь так говоришь? — Он не знал, какую борьбу его другу пришлось выдержать с самим собой.