Его тронул за локоть Гольцов:
— Ефрем Григорьевич…
Лоуа насупился. Ненадолго наступило тяжелое молчание, которое нарушил Гольцов:
— Для ликвидации голода в Поволжье организована Центральная комиссия помощи голодающим — ПОМГОЛ. Я — ее представитель в Абхазии. Комиссией организован сбор пожертвований в фонд помощи. Собранные продукты распределяются среди голодающих, а на деньги покупается хлеб у нас в стране и за границей…
Лоуа плохо слушал. Хмуря лоб, вглядывался в лицо казначея: «Он или не он?» — задавал себе вопрос председатель.
И действительно, трудно было узнать в осанистом, благостном иеромонахе того тощего, долговязого, потерявшего от злости человеческий облик послушника. Как неистовствовал он тогда! Было это пятнадцать лет назад. Крестьянское восстание в Гудаутах захлебнулось. И их, организаторов этого восстания, — Серго Орджоникидзе, его, Лоуа, тогда молодого партийца, и других — арестовали. Отправили этапом в Сухумскую тюрьму. По дороге на ночлег разместили в подвале брошенного монастырского строения.
Услышав, что привели политических, сбежалась монастырская братия, бросив все дела и молитвы. Обступили тесным кольцом, оттеснили конвой. Зверея на глазах, выкрикивали ругательства, наскакивали с кулаками, рвали одежду, плевали в лица…
Особенно бесчинствовал долговязый монах — собратья в криках повторяли его имя: Евлогий. А он, заходясь в ненависти, призывал ослепить «слуг сатанинских». И шло к тому, если бы кто-то из арестованных не выкрикнул: «Разве этому вас учит Евангелие?!» — и тем внес разлад в доселе единую в своей злобе толпу. Конвой с трудом выпроводил из подвала осатаневших монахов[19].
От воспоминаний у Лоуа по спине пробежал неприятный холодок. Он еще раз остро взглянул на казначея, подумал: «Он, он! Ишь разъелся на монастырских хлебах! Глаза тусклые, бесцветные, в лице что-то хищное… Чекистов не мешает предупредить».
А Гольцов тем временем говорил:
— …Заводы и учреждения открывают на свои средства детские дома для детей, вывезенных из Поволжья, оборудуют бесплатные столовые и больницы в голодных районах.
И опять почему-то ответил не игумен, а казначей:
— Гражданин уполномоченный, всецело разделяю вашу заботу, но скажу: ведь голой овцы не стригут. Председатель местной власти изволит знать, что государством у нас отобрано более двух третей хозяйства. Доходов имеем ровно столько, сколько нужно, чтобы содержать братию. Все-таки могу вам сообщить, что мы решили организовать тарелочный сбор[20] в пользу голодающих.
— Но это же значит опять с простого народа возьмете, — мягко возразил Гольцов. — Неужели монастырь не располагает средствами, чтобы внести ощутимую лепту?
— Не скупитесь, благочестивые отцы, — вмешался Лоуа, — ведь дело идет о жизни и смерти ближних ваших. Рука дающего да не оскудеет: вспомните, немалые суммы жертвовали и царю, и Временному правительству.
— Цари брали, да давали, — негромко произнес настоятель. Председатель не сдержался, вспыхнул:
— Да, давали! И цари, и князья, и помещики… Им легко было жертвовать на церковь добро, награбленное у народа.
— Суесловие все… Чужие деньги считать — не разбогатеть, — промолвил Евлогий.
— Неприятное дело, а приходится.
В этот момент тонко звякнул невидимый колокольчик и все посмотрели на дверь. Вошел давешний мальчик-келейник, отвесил поясной поклон, произнес:
— Там солдат пришел, спрашивает председателя ревкома.
— Извините. — Лоуа выбрался из-за стола, вышел на галерею.
За дверью ждал вестовой; гимнастерка на его плечах потемнела от пота. Он шагнул навстречу:
— Товарищ предревкома, прислан с донесением от вашего заместителя, товарища Зайченко…
— Подожди. — Лоуа оглянулся. Проходивший по галерее монах замедлил шаги, но председатель так зыркнул на него, что тот моментально исчез.
Вестовой тихо продолжал:
— Банда из «Армии возрождения» захватила на побережье ближнее село. Телефонная связь прервана.
— Откуда известно?
— Крестьянин прискакал. Говорит, видел ихний разъезд в пяти верстах от города.
— От Зотова известия есть?
— Пока нет.
Председатель задумался. В городе после ухода зотовского отряда едва ли наберется с полсотни бойцов…
— Гони в ревком, — сказал он вестовому, — передай Зайченко, пусть разъезжаются по окрестным селам, сзывают крестьян из «Киараза». Место сбора у красноармейских казарм. У арсенала усилить охранение. Сам возьмешь в городе мою лошадь и возвратишься сюда. Да в монастырь не въезжай, жди у ворот.
20
Тарелочный сбор — сбор денег с прихожан в церкви, которых обходит церковнослужитель с металлической тарелкой или подносом в руках.