Шхуна «Вера — Надежда» приближалась, было видно, как у форштевня, подобно пышным усам, вскипает пена. Немного погодя стали видны торчащие над бортами бесчисленные ребячьи головы. Один за другим убирались паруса, обнажая ряды разноцветных флажков, протянутых между мачтами.
Шхуна ткнулась бортом в причал, с нее полетели канаты.
Спустя минуту по трапу потянулась вереница детей; стоящие по сторонам четыре матроса следили, чтобы никто не оступился.
По узкому людскому коридору дети прошли на площадку перед таможней. Им совали в руки каленые орехи, чурчхелу[67], белый как сахар каменный мед; те, кто не мог дотянуться, передавали сладости через стоящих впереди. К тому моменту, как дети собрались перед трибуной, руки их были полны гостинцев.
Федя, Аджин и Василид по-прежнему стояли на галерее. Припав к перилам, они с любопытством рассматривали новых сограждан. Те были одеты еще в свое, домашнее, некоторые слишком тепло для здешней погоды; большинство обуты в лапти. Мальчиков к этому времени уже остригли под машинку, девочек — коротко, под мальчишек. От этого все, казалось, походили друг на друга. За дорогу детей подкормили, но худоба все же бросалась в глаза.
К детям обратился Лоуа. Но он только успел поздравить их с прибытием. Из толпы вразнобой что-то кричали.
— Что случилось, земляки? — прервавшись на полуслове, спросил председатель. — Я ничего не пойму.
На груду ящиков поднялся абхазец в черкеске.
— Председатель! Мы узнали, что среди прибывших детей имеются сироты. Есть много желающих взять этих ребят к себе навсегда. Я хотел бы взять мальчика. Что скажешь, уважаемый?
— Не сомневаюсь, Коблух, что ты сделаешь из своего сына отличного джигита. Заявления с просьбой взять ребенка на воспитание уже начали поступать в ревком. Каждое будет рассматриваться особо. Задача семей, взявших на себя эту ответственность, не только в том, чтобы прокормить ребенка. Главное — вырастить его гражданином нашей революционной родины!..
Аджин подтолкнул друзей и выразительно повел глазами вниз. Один за другим они начали пробираться к лестнице. Митинг окончился.
Федя видел, что к Ионе подошел отец, и они вместе куда-то пошли.
Воспитатели в белых халатах построили детей в колонну по двое, и повели к монастырю. Часть людей, некоторое время сопровождала колонну, среди них были и наши друзья. Потом взрослые отстали, а мальчики, не сговариваясь, продолжали идти дальше. Строй скоро нарушился. Незнакомцы с любопытством поглядывали на троих приятелей, особенно на Аджина.
Один из мальчиков, по виду его одногодок, спросил, указывая на кинжал:
— Настоящий?
— А то, как же! — важно произнес Аджин.
— А ну, покажи…
— Нельзя без дела вынимать… Что, нравится?
— Спрашиваешь!
— Присоединяйся к нам, такой же получишь… Мы этого добра знаешь, сколько нашли! — похвастался Аджин.
— Тебя как зовут? — спросил Федя.
— Павлом.
— Отец-мать есть?
— Отца давно нет, а мать с голоду померла…
Немного помолчали. Потом Федя сказал:
— Ты вот что, Паша, не унывай… Давай отъедайся и к нам приходи — с нами не соскучишься. Договорились?
— Ясное дело…
Не доходя до монастырских ворот, колонна свернула на вновь проложенную дорогу, ведущую к гостиничному корпусу. Здесь друзья остановились.
— Куда теперь? — спросил Аджин.
— Пойдемте на кладбище, — попросил Василид. — Мне отца Георгия навестить надо.
Мальчики направились вдоль монастырской стены.
— Помнишь, ты рассказывал, как привидения на кладбище видел? — спросил Василид у Феди.
— Еще бы! Такое не забудешь.
— Привидений не бывает! — уверенно заявил Василид.
Федя и не сомневался в этом. Но уж очень неожиданным было услышать такое от вчерашнего послушника.
— Мне доктор в больнице объяснил: в сырую погоду иногда из могил светящийся газ идет, забыл только, как называется.
— Ишь, ты! А я кого ни спрашивал, никто не знает.
Они подошли к склепу и, следуя примеру Василида, обнажили головы.
— Упокой душу его, господи, — сказал Василид и перекрестился.
Постояли, опустив головы. Василид в эти минуты вспомнил, как видно, о многом.
— Пойдем, — сказал Федя, тронув его за плечо. Василид побрел в глубину кладбища. Друзья, ни о чем не спрашивая, пошли следом за ним.
— Здесь, — сказал Федя.
Среди могильных крестов и памятников едва поднимался холмик; на небольшой дощечке, воткнутой в землю, было написано: «Здесь покоится тело Порфирия Смирягина, умершего 10 февраля 1922 года». Постояли немного.