Теперь смеялись все.
— Что за черт! — воскликнул Юсуф. — Никогда у него не разберешь, где правда, а где небылицы.
— Какие небылицы? — Тагуа расстегнул на груди бешмет. От плеча к середине груди протянулся свежезапекшийся след медвежьих когтей. Лица у слушателей вытянулись.
— А-а… а почему шкура на косуле цела и печенка на месте? — серьезно спросил Смарагдас.
— Это уже другая косуля, — ответил Тагуа и подмигнул слушателям.
Снова посмеялись, теперь уже над Смарагдасом. Впрочем, среди этих простых людей, не обремененных знаниями и живших под властью суеверий, не один он был готов поверить в небылицы. Рассказ охотника немедленно повлек за собой новые истории, в которых немалое место занимали колдовство, зловещие предзнаменования, дурные приметы. Не был при этом забыт и Рыжий монах, о котором и прежде ходило множество всяких рассказов.
Аджин принес охотнику миску дымящейся мамалыги первому, затем, по его знаку, раздал мамалыгу всем присутствующим.
— Ну, для Тагуа зверья на всю жизнь хватит, — вдруг сказал, усмехаясь, Смарагдас. — Уж очень он удачлив: не иначе как дочери Аджвейпша снабжают его дичью[11]. Потому-то он до сих пор и не женится.
В новом приступе веселья никто не заметил, что охотник не ответил, как обычно, на шутку.
Застолье продолжалось. Наконец, видя, что голова охотника все чаще опускается на грудь, Астан, его ближайший друг, поднялся, подавая пример остальным.
— Спасибо, дорогой, за угощение. Идем, провожу тебя.
Но Тагуа еще нашел в себе силы вместе с Юсуфом освежевать косулю. Шкуру и рога он взял себе, а заднюю ногу вручил Аджину:
— Возьми, дадраа, отдай матери, да не знают ее руки беды.
Он расстался с Аджином, но взгляд мальчика следовал за охотником, пока тот не затерялся в уличной толпе.
Юсуф ушел во дворик и там улегся в тени, чтобы в дремоте скоротать время до прихода новых посетителей.
Аджин прибрал со столов, затем вышел на улицу с ведром воды, чтобы побрызгать землю перед духаном. Здесь, в тени навеса, сидел на скамье незнакомый русский мальчик. Было ему лет четырнадцать, белокур, сероглаз, а одет, на взгляд Аджина, с невероятной роскошью. На нем были почти новая, кирпичного цвета, косоворотка и серые брюки, заправленные в сапоги. Сапог Аджин отродясь не носил, и иметь их, по его представлению, было привилегией мальчиков из княжеских и дворянских фамилий.
Аджин побрызгал землю перед духаном и, когда незнакомец хотел подняться, приветливо бросил ему:
— Сиди, сиди, дорогой, не беспокойся.
Итак, первый шаг к знакомству был сделан. Аджин пошел за водой. Когда он вернулся, мальчик сидел на прежнем месте, а возле него крутился невесть откуда взявшийся Худыш.
Мальчик не спеша ел лепешку. Вот он отщипнул кусок и бросил собаке. Худыш подхватил его на лету — только зубы щелкнули.
Всем видом Худыш оправдывал свое имя. Какой-то смешанной породы, крупный, но до крайности тощий, с серой облезлой шерстью на боках, он вынужден был полагаться лишь на самого себя. Все время с утра до ночи уходило у него на жалкий промысел хлеба насущного. Понятно, что чувства свои к щедрому незнакомцу Худыш проявлял достаточно красноречиво. Глаза его умильно следили за каждым движением мальчика, а хвост работал как маятник.
Федя бросил псу еще кусок, и тот был проглочен так же молниеносно. Считая такое поведение собаки неприличным, Аджин окликнул ее. Но Худыш и ухом не повел. Эта непочтительность так задела Аджина, что он сердито крикнул по-абхазски: «Худыш, чтоб тебя волки съели! Иди сюда!».
Федя перестал кидать хлеб, но собака не отходила от него и в ответ на окрик хозяина едва повела мордой и облизнулась.
В гневе Аджин подскочил к собаке и пнул ее ногой. Слабо взвизгнув, Худыш отбежал в сторону, не уходя, впрочем, далеко: удар босой ногой не был в диковинку.
Аджин встал перед Федей в угрожающей позе:
— Ты зачем чужих собак сманиваешь?
— Я не сманиваю… я не знал, что это твоя собака.
Но оправдание показалось слабым по сравнению с обидой.
— Что, и покормить нельзя? — примирительно добавил Федя.
— Нельзя. Думаешь, у меня хлеба нет? Вот столько есть, если хочешь знать. — Аджин раскинул руки, показывая, сколько у него хлеба.
Федя невольно улыбнулся, чего никак не следовало делать.
— Что, не веришь? Давай драться.
Федя был озадачен. Драться, конечно, и прежде доводилось, но одно дело в родном Смоленске, другое — начинать с этого знакомство с чужим городом. Да и причина пустяковая… А прохожие уже начинали останавливаться возле них.
11
Согласно абхазским поверьям, у владыки зверей и птиц, покровителя охоты, лесного старца Аджвейпша вечно юные дочери. Их тела белы, как молоко, а золотые волосы свисают до щиколоток. Они часто заводят знакомства с холостыми охотниками и становятся их возлюбленными.