Лама снисходительно улыбнулся.
— Ты забываешь, Лобсанг, — ответил он, — что этот мир — ад. Мы здесь для того, чтобы учиться. Мы пришли сюда, чтобы развить наш дух. Лишения и боль учат гораздо сильнее, чем доброта и сострадание. Войны существуют для того, чтобы человек смог проявить отвагу на поле брани и, подобно железу в печи, закалиться и окрепнуть в огне сражений. Плоть не значит ничего, Лобсанг. Она — лишь недолговечная оболочка. Дух, Душа, Высшее Я — назови это, как захочешь, — единственное, что имеет значение. Нам кажется в нашей земной слепоте, что только плоть существует реально. Страх перед телесными страданиями затуманивает нашу перспективу и искажает суждения. Мы же должны действовать во благо своего Высшего Я, по возможности помогая при этом другим. Тот, кто слепо повинуется властным родителям, утяжеляет ношу как им, так и себе. Тот, кто слепо следует канонам религии, сам ограничивает свое развитие.
— Достопочтенный Лама! — попросил я. — Можно мне добавить два замечания?
— Что ж, давай, — позволил он.
— Вы сказали: чем ужасней условия, тем быстрее мы обучаемся. Я бы предпочел немного доброты. Я смог бы учиться и так. Он посмотрел на меня с сомнением.
— Ты смог бы? — спросил он. — Ты стал бы изучать Священные Книги и без страха перед учителями? Стал бы выполнять кухонную повинность, не боясь быть наказанным за лень?
Я покачал головой, — это была правда. Я работал на кухне только по приказу. Я читал Священные Книги потому, что боялся провалиться.
— Ну а твой второй вопрос? — поинтересовался Лама.
— Хорошо, Учитель, а как формальная религия может затормозить чью-то эволюцию?
— Я приведу тебе два примера, — ответил Наставник. — Китайцы верят, что не имеет значения то, что они делают в этой жизни, так как они смогут расплатиться за свои промахи и грехи, когда придут в эту жизнь снова. И они принимают политику умственной нерадивости. Их религия, подобно опиуму, одурманивает их, приводя к духовной лени. Они живут лишь для грядущих жизней, и их искусства и ремесла приходят в упадок. Китай становится третьесортной страной, в которой бандиты-военачальники устанавливают царство террора и насилия.
Я и сам замечал, что китайцев в Лхасе отличала бессмысленная грубость и фатализм. Умереть для них значило не больше, чем пройти в соседнюю комнату! Я никоим образом не боялся смерти. Но я хотел выполнить свое задание за одну жизнь. Жить спустя рукава, а потом снова возвращаться в этот мир опять и опять, — мне не улыбалось. Рождение, детская беспомощность, необходимость снова идти в школу — все это было для меня слишком хлопотно. И я надеялся, что эта моя жизнь на Земле будет последней. Когда-то китайцы обладали прекрасной культурой: остроумными изобретениями и неповторимыми произведениями искусств. Сейчас, под гнетом религии, которая стала для них смыслом жизни, они пали жертвой коммунизма. Когда-то годы и знания были в большом почете. Теперь же мудрость уже не в цене: на главные роли вышли насилие, корысть и эгоизм.
— Лобсанг! — голос Наставника прервал мои мысли. — Я показал тебе религию, проповедующую бездействие. Она учит, что, вмешиваясь в дела других, ты утяжеляешь свою карму — долг, который будет преследовать тебя из жизни в жизнь.
Он окинул внимательным взглядом Лхасу, затем снова повернулся ко мне.
— Религии Запада склонны к воинственности. Людям там уже недостаточно просто верить в то, во что они хотят. Они убивают других, чтобы заставить их верить в то же самое.
— Не могу понять, — заметил я, — как убийство может быть частью религиозной практики.
— Ну, не всегда так, — отозвался Наставник. — Но во времена испанской инквизиции приверженцы одной ветви христианства подвергали пыткам представителей других с целью «обратить» и «спасти» их. Людей распинали на дыбах и сжигали на кострах, принуждая сменить свою веру. Даже сейчас они посылают миссионеров, которые любой ценой стараются заполучить как можно больше обращенных. Создается впечатление, будто они настолько не уверены в своей вере, что постоянно нуждаются в ее одобрении со стороны. И пытаются его завоевать, предпочитая находиться в безопасном большинстве.
— Учитель! — спросил я. — Вы полагаете, человек должен следовать религии?
— Почему бы и нет? Особенно, если он этого страстно желает. Многие еще не достигли той ступени развития, когда могут принять Высшее Я или Ману мира. Они чувствуют себя комфортно, примкнув к формальной системе или религии. Это дисциплинирует умственно и духовно. Кроме того, они представляют себя в кругу семьи, где милосердный Отец заботится о них, а сострадательная Мать всегда готова вступиться за них перед Отцом. Для определенного этапа развития подобная религия — благо. Но чем скорее придет осознание того, что молиться следует лишь собственному Высшему Я, тем скорее человек ступит на следующую ступень. Нас часто спрашивают, зачем в наших храмах Священные Образы, для чего нам вообще нужны храмы. Ответить на это несложно. Эти Образы напоминают нам, что мы и сами со временем сможем развиться до уровня высших Духовных Сущностей. Что касается храмов, то в них люди одинаковых взглядов объединяют свои усилия для достижения каждым своего Высшего Я. С помощью молитвы, даже если она не имеет точного адресата, можно повысить частоту вибраций. Полезны медитация и созерцание, в храме ли, в синагоге или церкви.