На его зов явился монах, приставленный к пожилым. Он принес нам чаю и ячменя. Смешав тсампу, мы уселись на пол: он — чтобы говорить, я — чтобы слушать.
— Настоятель позволил мне покинуть Чакпори и поселиться в скиту. Мы вышли отсюда со служкой-монахом и направились в горы. Через пять дней мы добрались до места, которое можно увидеть с крыши.
Я кивнул. Мне было известно это одинокое строение, укрытое высоко в Гималаях. Старый монах продолжал:
— Там было пусто: последний жилец недавно умер. Мы сделали уборку, и я в последний раз окинул взглядом Лхасскую долину; взглянул вниз на Поталу и Чакпори, затем вошел во внутреннюю келью. Служка замуровал дверь, и я остался один.
— Но, Учитель! Как там внутри? — спросил я нетерпеливо. Старый Ву Хси потер щеку.
— Это каменное укрытие, — медленно ответил он, — с очень толстыми стенами. Там нет дверей. Единственный вход завален камнями. Откидная дверца, через которую отшельник получает пищу, не пропускает свет. Внутреннее помещение соединяется с комнатой служки темным тоннелем. Я был замурован. Темнота была настолько густой, что ощущалась почти физически. Ни искорки света, ни слабого звука не доносилось снаружи. Я сел на пол и стал медитировать. Поначалу меня мучили галлюцинации, повсюду мерещились тонкие полоски света. Затем я почувствовал, как мрак душит меня, как будто облепляя мягкой сухой грязью. Время перестало существовать. Вскоре я начал слышать колокольный звон и звуки человеческого пения. Я бился головой о стену, яростно пытаясь вырваться наружу. Для меня не было разницы между ночью и днем — там все время было темно и тихо, как в могиле. Через некоторое время я успокоился и затих.
Я представил себе старого By Хси, — тогда еще молодого, — сидящим в почти живой темноте внутри всепоглощающей тишины.
— Каждые два дня, — продолжал он, — слуга должен был оставлять у дверцы немного тсампы. Он ступал так тихо, что я ни разу не слышал, когда он приходил. В первый раз, пробираясь наощупь, я вытолкнул еду за дверцу, да так и не смог ее достать. Мне пришлось ждать еще два дня.
— Сударь, — спросил я, — что станет с отшельником, если он заболеет или умрет?
— Мой мальчик, — ответил By Хси, — если отшельник заболеет, то он умрет. Слуга будет продолжать носить пищу. На четырнадцатый день, если еда останется нетронутой, он взломает стену и вынесет тело.
— А что бывает в случае, подобном Вашему, когда истекает положенный срок?
— Я оставался там два года. Потом семь. Когда приблизилось время выходить, в стене кельи проделали крохотное отверстие. Тончайший луч света проник внутрь. Каждые несколько дней отверстие расширяли, и в комнате становилось все светлее. Наконец я уже мог выдерживать полный дневной свет. Если отшельника неожиданно вывести на солнце, он мгновенно ослепнет. Его зрачки, расширившиеся от постоянной темноты, не смогут больше сузиться. Когда я вышел, я был мертвенно бледен. Мои волосы стали такими же белыми, как горный снег. Мускулы от долгого бездействия пришли в негодность.
Меня выручили массаж и трудные упражнения. Постепенно силы возвращались ко мне, и однажды я все-таки смог спуститься с горы, чтобы снова войти в Чакпори.
Я взвешивал его слова, думая о долгих годах темноты и полной тишины, прожитых в расчете лишь на собственные силы. И меня одолело сомнение.
— И что Вам дало все это? — спросил я наконец. — Стоило ли оно того*.
— Да, мальчик, да, это того стоило! — ответил старый монах. — Я изучил природу жизни, мне стало понятно назначение мозга. Я освободился от тела. Мой дух может парить далеко, как это делаешь ты в астрале.
— Но откуда Вы знаете, что это Вам не кажется? Почему Вы не можете просто путешествовать в астрале?
By Хси смеялся, пока слезы не покатились по его изборожденному морщинами лицу.
— Вопросы — вопросы — вопросы, малыш, совсем как я в твои годы, — ответил он.
— Поначалу меня охватила паника. Я проклинал тот день, когда стал монахом, проклинал день, когда вошел в келью. Но постепенно я смог заняться дыхательными упражнениями и медитировать. Меня посещали галлюцинации, бесполезные видения. И вот однажды я выскользнул из своего тела, и тьма перестала быть для меня черной. Я видел свою фигуру застывшую в позе медитации, видел свои слепые, широко открытые глаза, видел бледность кожи и худобу тела. Поднявшись вверх, я прошел сквозь крышу и оглядел Долину Лхасы. Я отмечал перемены, встречал знакомые лица. Я полетел в храм, и лама-телепат подтвердил мое освобождение. Каждые два дня я возвращался в свое тело, чтобы накормить его.
— Но почему Вы не вышли в астрал без этих приготовлений? — спросил я снова.