— Лобсанг! — раздался голос из темноты. — Вы не заболели? Голос служителя отрезвил меня подобно ушату холодной воды.
— О! — сказал я робко. — Я забыл, я думал, что опоздал на службу. Я забыл, что освобожден от нее!
Раздался сдавленный смешок и голос сказал:
— Я зажгу лампу, потому что сегодня очень темная ночь.
Слабое мерцание появилось в дверном проеме — в самом неожиданном месте! — и служитель вошел в комнату.
— Чрезвычайно забавное происшествие, — сказал он, — я вначале подумал, что стадо яков вырвалось на свободу и оказалось здесь.
Его улыбка исключала возможность какой-либо обиды. Я снова устроился на полу, и служитель с лампой удалился. В более светлой части комнаты, где находилось окно, вспыхнула, раскалившись добела, падающая звезда и закончила путешествие по бесконечным просторам космического пространства. Я повернулся на бок и уснул.
На завтрак была все та же пресная и приевшаяся тсампа с чаем. Питающая, поддерживающая, но не вдохновляющая. Потом появился служитель и сказал:
— Если вы уже готовы, я должен проводить вас в другое место.
Я встал, и мы вышли из комнаты. На этот раз мы шли незнакомой дорогой в такую часть Чакпори, о существовании которой я не знал. Вниз, такая длинная дорога вниз, что, казалось, мы погружаемся во внутренности самой Железной Горы. В кромешной тьме мерцала только наша лампа. Наконец служитель остановился и указал направление:
— Идите прямо и войдите в эту дверь слева.
Поклонившись, он повернулся и пошел в обратном направлении.
Я устало двинулся вперед, полный любопытства:
— Что теперь?
Я дошел до указанной двери, вошел в нее и остановился в изумлении. Первой вещью, привлекшей мое внимание, было молитвенное колесо, стоявшее посреди комнаты. У меня была возможность лишь бегло взглянуть на него, и это молитвенное колесо показалось мне очень странным. Затем было произнесено мое имя.
— Вот и ты, Лобсанг! Мы рады видеть тебя здесь.
Осмотревшись, я увидел моего Наставника, ламу Мингьяра Дондупа. С одной стороны от него сидел Великий Лама-врач Чинробнобо, а с другой — резко выделяющийся своей внешностью индийский лама по имени Марфата. Индийский лама когда-то изучал западную медицину и даже учился в Германии в одном из университетов, я полагаю, в Гейдельбергском. Сейчас он был буддийским монахом — ламой, конечно, а не обычным членом буддийской общины.
Индиец взглянул на меня таким пытливым и пристальным взглядом, как будто через мое тело рассматривал на моей спине материал, из которого была изготовлена мантия, — казалось, он смотрит сквозь меня. Однако в данном конкретном случае я не чувствовал за собой никакой вины и так же пристально посмотрел на него. В конце концов, почему я не могу пристально смотреть на него? Я был ничем не хуже его, потому что меня обучали лама Мингьяр Дондуп и Великий Лама-врач Чинробнобо. Вымученная улыбка появилась на его губах, она, казалось, причиняла ему сильную боль. Он кивнул и обратился к моему Наставнику:
— Да, я удовлетворен, этот мальчик именно таков, как вы говорите.
Мой Наставник улыбался, но не было никакой натянутости в его улыбке — она была естественной, искренней и очень сердечной.
Великий Лама-врач сказал:
— Лобсанг, мы пригласили тебя в эту секретную комнату, чтобы показать некоторые вещи и побеседовать о них с тобой. Твой Наставник и я исследовали тебя и вполне удовлетворены твоими способностями, развитие которых будет продолжаться. Наш индийский коллега, Марфата, сомневается, что подобное чудо существует в Тибете. Мы надеемся, что ты докажешь истинность всех наших утверждений.
Я посмотрел на индийца и подумал: «Вот человек, у которого преувеличенное мнение о себе».
Обращаясь к ламе Чинробнобо, я сказал:
— Уважаемый Учитель! Высочайший, который настолько добр, что несколько раз удостоил меня аудиенции, специально предупреждал, чтобы я не давал никаких доказательств, заметив, что доказательство является лишь временной помощью для ленивого разума. Жаждущие доказательства не способны воспринять доказываемую истину, независимо от того, насколько хорошо она доказана.
Лама-врач Чинробнобо захохотал с такой силой, что меня, казалось, вот-вот сдует порывом ветра, мой Наставник также смеялся. Они взглянули на индийца, который сидел, сердито глядя на меня.
— Мальчик! — сказал индиец. — Твои слова верны, но слова ничего не доказывают, как ты сам сказал. Теперь скажи, мальчик, что ты видишь во мне?
Я почувствовал беспокойство, потому что многое из того, что я увидел, мне не понравилось.
— Прославленный господин! — сказал я. — Я боюсь, что услышав слова о том, что я вижу, вы можете очень обидеться и подумать, что я просто дерзко веду себя, а не отвечаю на ваш вопрос.
Мой Наставник, лама Мингьяр Дондуп, утвердительно кивнул, а лицо Великого Ламы-врача Чинробнобо стало расплываться в широкой сияющей улыбке, становясь похожим на восходящую полную луну.
— Говори что хочешь, мальчик, у нас нет времени на пустые разговоры, — сказал индиец.
Я стоял некоторое время, так пристально глядя на великого индийского ламу, что он даже слегка зашевелился от силы моего взгляда. Затем я сказал:
— Прославленный господин! Вы велели мне описать все, что я вижу, и я знаю, что мой Наставник, лама Мингьяр Дондуп и Великий Лама-врач Чинробнобо также хотят, чтобы я говорил откровенно. Так вот, я вижу то, чего никогда раньше не видел, а по вашей ауре и мыслям я обнаружил следующее: вы много путешествовали и пересекли два великих океана. Вы прибыли на небольшой остров, название которого мне неизвестно, на нем живут только белокожие люди, и возле него находится еще островок поменьше, который можно сравнить с жеребенком, если большой остров сравнивать с кобылой. Вы были очень враждебно настроены по отношению к местным людям, и они хотели предпринять против вас какое-то действие из-за чего-то, связанного с… — здесь я запнулся, поскольку картина была довольно непонятной, в ней были вещи, о которых я не имел ни малейшего представления.
Однако я напряженно работал дальше.
— Было что-то, связанное с индийским городом, который называется Калькутта, и было что-то, связанное с черной дырой, где люди упомянутого острова испытывали большие неудобства и затруднения. Они почему-то думали, что вы могли бы избавить их от неприятности, вместо того чтобы доставлять ее.
Великий лама Чинробнобо снова расхохотался, и мне было приятно слышать его хохот, так как он показывал, что я на правильном пути. Мой Наставник остался безучастным, а индиец фыркнул.
Я продолжал:
— Вы направились в другую страну, и я могу отчетливо видеть название Гейдельберг в вашей голове. В этой стране вы изучали медицину в соответствии с массой варварских ритуалов, много резали, рубили и пилили, но не использовали систем, которые мы применяем здесь, в Тибете. В результате вы получили большой лист бумаги со многими печатями. По вашей ауре я вижу также, что вы страдаете от болезни.
Здесь я глубоко вздохнул, потому что не знал, как будут восприняты мои следующие слова:
— Болезнь, от которой вы страдаете, неизлечима, при ней клетки тела дичают и растут беспорядочно, подобно сорной траве. Сильно разрастаясь, они блокируют и сжимают все жизненные органы. Вы завершаете жизненный путь на этой Земле из-за природы ваших мыслей, которая исключает возможность признания добродетельности других людей.
В течение нескольких минут — для меня сравнимых с годами! — стояла полная тишина, а затем Великий Лама-врач Чинробнобо сказал:
— Это совершенно верно, Лобсанг, это совершенно верно! Индиец сказал: — Мальчик, вероятно, по всем вопросам был натаскан заранее.