За стенами крепости в ноздри Синдэ ударила тошнотворная вонь разлагающихся трупов, смешанная с обычными запахами битвы. От самых ворот бежала узкая улица, в конце которой было открытое пространство – площадь, заполненная воинами.
– Чья это армия? – задал Синдэ вопрос похожему на ханьца лучнику, который направился к нему.
– Что? – Лучник свирепо уставился на незнакомца.
Тут же к Синдэ подбежали три воина, крича на языке Поднебесной: «Освободи дорогу, деревенщина!», и тот послушно отвел животных в сторону, пропуская отряд, который только что видел у ворот города.
– Где мы? – обратился Синдэ к другому лучнику, стоявшему поблизости.
– Чего? – Лучник тоже сурово нахмурился.
В гарнизоне полыхал пожар, над маленькой рощей плясали языки пламени. Синдэ засмотрелся на причудливые клубы дыма, и в этот момент на него набросились солдаты, заломили ему руки за спину и куда-то потащили.
Улицы в городе были узкими и неровными. На безлюдной базарной площади царил беспорядок: прилавки разгромлены, снедь растоптана, утварь разбита. Дальше потянулись тихие жилые кварталы с рядами домов за высокими глинобитными стенами. Судя по всему, этот город до вторжения захватчиков был богатым, мирным, оживленным… Синдэ смотрел по сторонам, но везде видел только воинов – ни одного местного жителя.
Вскоре пленника втолкнули во двор, обнесенный оградой. По двору были разбросаны домишки, напоминавшие походное солдатское жилье. Повсюду кишели ратники. Перед одним из строений Синдэ приказали остановиться и ждать.
Через несколько секунд его окружила толпа солдат. Все они были ханьцами, с тем же разрезом глаз и цветом кожи, что и у Синдэ, все понимали его язык, но, похоже, ничего не знали о великой империи Сун. Синдэ спросил у одного из лучников, откуда он родом, и тот назвал место, о котором молодой цзюйжэнь никогда не слышал. Словно оскорбленный невежеством пленника, лучник внезапно ударил его и отошел прочь. Синдэ завел разговор с другим солдатом, на этот раз более осторожно, но его вновь поколотили безо всякой причины. Какой бы вопрос ни пытался задать бедняга, в ответ получал одни зуботычины. Он не понимал, что происходит. На пороге дома появился мужчина лет двадцати восьми, по виду командующий, приблизился к пленнику и спросил его имя, откуда он родом и как попал в город. Синдэ честно отвечал, но каждый раз на него градом сыпались удары. В конце концов ноги у него подкосились, он упал и скрючился на земле, твердо решив молчать – ведь, судя по всему, его лупили за то, что он посмел говорить. После побоев с Синдэ сорвали одежду и облачили его в солдатскую форму. Теперь он ничем не отличался от других воинов. Потом его подвели к находящемуся поблизости дому. Здесь тоже толпились солдаты. Они сбились в группы по трое-четверо и ели стоя.
Синдэ приказали ждать в углу двора. Ратники вновь обступили его. Опасаясь, что они начнут драться, Синдэ хранил молчание. Неожиданно один из солдат подошел к нему и протянул миску лапши со словами:
– Ешь быстрей, мы скоро выступаем.
– Куда мы идем? – не удержался от вопроса Синдэ.
Но солдат ничего не знал об этом. Ему было известно только то, что впереди их ждет битва с уйгурами. Синдэ понял, что его силой забрали в армию и, похоже, никто не собирается ему рассказывать, где он находится и воинами какой страны окружен.
В ту ночь новобранцу не пришлось участвовать в бою с уйгурами – вместо этого ему с десятью другими ратниками приказали охранять лошадей и пастбища за стенами города. Тогда Синдэ узнал, что его отряд состоит исключительно из ханьцев и является подразделением передовой армии Западного Ся. Выяснилось также, что занятый войсками город и есть Лянчжоу, тангуты его захватили всего за три дня, а прошлой ночью в окрестностях разыгралась битва между ними и уйгурами, которые поспешили на помощь ханьскому гарнизону.
С начала 1027 года и до весны следующего Синдэ служил простым солдатом в ханьском отряде армии Западного Ся.
В Лянчжоу теперь были расквартированы только военные. Из бывших горожан те, кто мог сражаться, влились в ряды тангутского воинства, а немощных стариков, женщин и детей новые власти вывели за крепостную стену и принудили работать на земле или пасти скот на плодородных пастбищах.