Каждый человек — свидетель по особо важным делам, но он может прожить всю жизнь и так и не догадаться об этом. И лишь когда суд окончен и оглашен приговор, он прибегает в зал суда и начинает в срочном порядке давать показания.
Граждане судьи! Он лично присутствовал в этой стране, он жил в этом доме, на этой улице, которая уводила так далеко, что по ней невозможно было вернуться. Многие ушли по этой улице. Он сам ходил по ней на работу, — правда, он возвращался, но ведь мог не вернуться в любой момент. Граждане судьи, он мог не вернуться в любой момент, но он возвращался, упорно возвращался, потому что кто-то же должен был сегодня давать показания.
Он помнит как сейчас: ему не спалось, и он встал, чтобы принять снотворное. И вдруг увидел… вернее, услышал… Граждане судьи!
Но судей нет. Суд навсегда удалился на совещание. По той же улице удалился, по которой уходили те, кому он вынес приговор. Неправильный, несправедливый приговор, потому что на этом суде не было свидетелей защиты, а были только свидетели обвинения.
Сегодня обвиняет защита, которая молчала тогда. Обвиняют свидетели по особо важным делам. По вчерашним делам. По позавчерашним делам.
А по сегодняшним опять не дозовешься свидетелей.
Полюбил Чепух Балбесу
(Рассказы и письма)
Пенсионер квартирного значения
Пенсионеры союзного значения отдыхают крупно, на весь Союз, а иногда и на всю Европу, включая Америку. Им доступна любая география, порой даже больше, чем отечественная грамматика, которая так и осталась для них заморской страной.
Василий Карпович с удовольствием отдохнул бы на весь Союз, но он был пенсионер очень маленького, квартирного значения, поэтому отдых его протекал скромно и незаметно, в пределах квартиры.
Смотрел телевизор. Книжки читал. Особенно ему нравилось читать, как людям бывает плохо, — тут получалось, что ему в его жизни было довольно-таки хорошо.
Перед тем, как раскрыть такую книгу, он заваривал чай, выставлял на стол все, что имелось в доме вкусненького, располагался поудобней и — начинал читать. Когда небезызвестный Иван Денисович, лежа на тюремных нарах, прислушивался, как несъедобная корочка движется по пищеводу, Василий Карпович отхватывал от буханки приличный ломоть, густо намазывал его маслом, сверху водружал порядочный пласт колбасы и составлял компанию Ивану Денисовичу.
Ужин проходил в молчании. Иван Денисович сотрапезника не замечал, а Василию Карповичу с набитым ртом говорить было несподручно, да и не о чем. Все, о чем можно было сказать, было уже написано в книжке.
Потом он вставал и начинал прохаживаться по комнате, демонстративно выходя в коридор (Иван Денисович был лишен этой возможности). Так Василий Карпович полнее ощущал дарованную государством свободу. Не дарованную, конечно, а данную во временное пользование: пользуйся, пока не отобрали.
Вот кажется: жизнь неинтересная, а что может быть интересней свободы? Или, допустим, безопасности? Василий Карпович не раз пытался ответить на вопрос: что в жизни важней: свобода или безопасность? Он читал книги о войне и радовался своей безопасности, и наслаждался ею, как свободой. Да, пожалуй, безопасность важнее свободы, недаром в стране существует комитет государственной безопасности, а комитета свободы нет. Государству свобода не нужна, она только подрывает его безопасность.
Так он размышлял, ужиная в компании Ивана Денисовича: Иван Денисович у себя на нарах, а он у себя на диванчике. И вдруг с соседних нар протянулась рука и донесся шепот:
— Послушайте, уважаемый, вытащите меня отсюда!
Василий Карпович знал, что в такие места даже палец совать небезопасно. Ухватятся за палец и втянут туда целиком. И потом уже оттуда вряд ли тебя кто-то вытащит. Поэтому он сделал вид, что не слышит, и продолжал читать про Ивана Денисовича, не обращая внимания на его соседа.
Но ему было не по себе. Конечно, он любил такого рода литературу, но не настолько, чтоб становиться ее действующим лицом. Читатель — лицо постороннее, не его дело соваться в развитие событий. Тем более, что книжка даже не его, он взял ее в библиотеке.
И ведь никогда не знаешь, кого вытащишь. Может, этот зэк какой-нибудь уголовник, может, он родную маму убил. Или и того хуже, его специально подсадили в книжку, чтобы втянуть в это дело Василия Карповича, разведать о его тайных мыслях. Такое бывает. Подсадят в камеру своего человека, он осторожненько заведет разговор и выведает все тайные мысли. А у Василия Карповича таких мыслей — ого-го! Он иногда такое подумает, что самому страшно. Настоящий диссидент. Но, конечно, не на уровне каких-то действий или слов, а на уровне подсознания.