— Это ещё что за радист? — посмеялся Муса, злорадствуя. — Ротный сказал: одноногий… А у этого, вроде обе… — презрительно глядел он исподлобья. — Что скажешь, воин? — безжалостно поинтересовался он, словно речь шла не о человеке в целом, а о босых ногах его и разбитых скисших берцах, которые под покровом ночи увели вороватые соседи по карантину.
— Ты — одноглазый, что ли? Плохо видишь? — сказал Егор с выразительным чувством, оценив ситуацию. — Или, с арифметикой у тебя хуёво? — глаза Егора стали злыми, и от этого более выразительными, а лицо угловатым и недобрым.
Нельзя сказать, что у Егора вообще лицо было мягким или просветлённым — грязного земляного оттенка атрофические рубцы, как результат подрыва, заметно красовались в области правого виска, на щеке и шее, рубец над переносицей «раскалывал» лицо к носу пополам и уходил под правый глаз; и такого же цвета оспины — земли, въевшейся под кожу с окалинами раскалённого взрывом асфальтного гравия, — с большой натяжкой делали его лицо не то чтобы приветливым или дружелюбным, его нельзя было назвать даже сколько — нибудь приятным.
— С арифметикой всё в порядке, да… — заговорил Аллагов совсем другим тоном, куда доброжелательней прежнего, будто получил ощутимый отпор, выраженный непристойной бранью и тяжёлым взглядом. — Я, доун, вопрос задал, да, отвечать надо… — но, спустя секунду уступил, сопротивляясь одним только придирчивым видом. — Дело твоё, доун…
— Успокойся! — запретительным тоном сказал Заур Мусе и отвернулся к Егору, вид которого стал прежним, совсем невыразительным. — Это все вещи? Ничего не забыл? Идём!
Егор зашагал в междурядье кроватей, мелькая над головами копошащихся людей сменным беговым протезом.
«Радистка, сука, гребаная! — затаившим злобу сердцем подумал Аллагов. — Ещё договорим!», — цокнул он, похлопал по плечу Текуева, кивком головы предлагая тому следовать за ним.
Между тем, к вечеру, сердечная злоба Мусы к дерзкому новичку, который почему — то оказался без заявленных Абулайсовым страшных увечий, чего Муса никак не мог понять, тихонько истлела, сменившись на странное, необъяснимое чувство — Бис напомнил Мусе важного человека из детства, с кем он вырос. Целая комбинация черт — фигура, тембр голоса и, казалось, лицо были ему знакомы, как черты дальнего родственника, человека родного и понятного, а может… человека неприятного и возможно опасного, без внятных причин, потому что Муса их уже не мог помнить, с кем могла быть старинная вражда, возможно, несерьёзная, которая прошла или закончилась примирением, или переросла за давностью лет в приятельское взаимное уважение. Это неизвестное чувство Мусу раздражало.
— Заур, дай личное дело русского, — попросил Муса, заглянув через плечо Зазиева.
— Зачем тебе? — не оборачиваясь, поинтересовался тот.
— Изучить хочу, доун…
— Чего тебе там изучать? — занимаясь своим делом, поинтересовался Зазиев снова. — Он не в твоём взводе…
— Знаю, — Аллагов выдавил челюсть вперед, словно именно ею сдерживал накопившееся внутри раздражение. — А тебе, чего?
— Ничего, — как мог спокойнее сказал Зазиев, глядя на взбесившееся лицо Мусы. — Закон о защите персональных данных, читал?
— Ты, блин, издеваешься надо мной?! Дай мне посмотреть!
— Иди, в окно смотри! — серьёзным тоном сказал Зазиев. — Не отвлекай от дела!
— Какого дела?! — Муса руками залез через плечо Заура, разметав бумаги по столу. — Бумаги разбирать — что за дело такое?!
— Не твоя проблема? Зачем лезешь к нему?
— Да! Не моя! — взорвался Аллагов, не в силах больше сдерживаться. — Мне просто надо посмотреть: кто он, доун, что он, откуда… Могли мы пересекаться?!
Зазиев подчёркнуто важно положил из тарелочки в рот инжир.
— Командиру твоему — дам… Тебе — нет, — вкусно прожевал он слова с инжиром во рту, скрыв под этим свою нерешительность, как поступить. — Нет таких полномочий! — ещё больше запутал он ситуацию, из чего вообще не было ясно, кому и для чего их, полномочий, не хватает.
Аллагов моргнул злыми глазами, цокнул и, не возразив ничего, вышел из кабинета. Но минуту спустя, влетел снова, как коршун:
— Последний раз, доун, по — братски прошу, дай посмотреть!
— На… смотри… — неожиданно, без раздумий согласился Зазиев, положив картонную папку перед Мусой, поражённому внезапной переменчивостью Заура, как молнией. — Только, смотри здесь.
Аллагова интересовала биография. Руки Мусы нервно полезли в папку, торопились листать ворох ненужных бумаг, но документов в личном деле оказалось всего два.