— Они, из-за войны с их народом, злые… — сказал Заур. — А кто будет добрым? Хотя, может быть, заблуждается он на твой счёт.
— Может… — сказал Бис, — может быть…
— Тебе уже сказали: в какой идёшь взвод?
— Нет. Ещё не говорили.
— Хорошо, — сказал Зазиев, поднимаясь.
Но Егору не показалось ничего хорошего.
«Вот, дурак, — подумал он на себя. — Не успел обжиться — нажил врага, и никого — нибудь, а чечена?! Ох, дурак!»
— Иса! Иса, погоди! — окликнул неожиданно Зазиев Абулайсова, который направлялся к себе. — Разговор есть?
— О чём разговор?
— С глазу на глаз… — побежал следом Зазиев, прежде смешно наклонившись, словно собирался оттолкнуться и полететь головой вперед над рядами кроватей, как супергерой в синем трико и плаще, оставляя Егора в сложных чувствах от российско — грузинской войны, но ещё больше от ненужного ему внимания чеченца Аллагова.
А ещё, Егор неплохо был осведомлен о войне с Грузией восьмого года по рассказам сослуживцев одного из московских отрядов — спецназа, в который был переведён после тяжёлого ранения для дальнейшей службы на должности помнача группы кадров, и откуда ушёл годом ранее — «перегорел», но официально — по здоровью. Правда, в его памяти эта пятидневная война имела другие причины, носила иное название и характер. Он запомнил её как южноосетинский вооружённые конфликт по принуждению Грузии к миру, убийство российских миротворцев и нескольких тысяч мирных жителей Цхинвали — МИДом России заявлено три, отсутствие связи и взаимодействия между частями, штабами военной группировки и ополченцами, игры в прятки российских дипломатов — переговорщиков, поиске Второго играющего роль Первого, и совершенно дикий военный поход, в лучших традициях Второй чеченской, роты комбата Ямадаева в грузинский Гори, убитого годом позже в Дубае, сопровождающийся обезглавливанием пленённых грузинских солдат, как следствие — пропавших без вести.
Одного не знал Бис, а Зазиев по какой — то причине смолчал, что неделю назад в составе чеченского взвода были потери.
— За новеньких… Давай, порешаем вопрос? — Заур настиг ротного у самого кабинета.
— Валяй, — согласился Абулайсов, тут же свалившись тушей в свою койку, не считая сколько — нибудь важным предстоящий разговор с Зазиевым.
— Ты решил, в какой взвод они идут?
— Решил, — не сомневаясь, соврал Иса. — Чего хотел?
— Отдашь Биса мне?
— Зачем тебе? Он инвалид! Нет, короче, — моментально раздумал Абулайсов, не дав Зазиеву привести ни единого аргумента. — Бис пойдёт к Сулиму Джамалдаеву, а ты — забирай Текуева, — я так решил, — тебе полезный будет боец…
— Иса, зачем Сулиму русский, если есть уговор — во взводе никого, кроме нохчей; ни дагестанцев, ни ингушей, ни тем более русских? Один раз такое было — взяли «Сивого» и то, ненадолго. Давай порешаем: предложи Джамалдаеву Текуева, а мне отдай Биса…
— Зачем тебе? — снова спросил Иса, очевидно не собираясь уступать.
— Суди сам: задача взвода — оборона второй очереди, правильно? То есть, уже в черте города, в случае прорыва «украми» обороны первой очереди — наших опорных пунктов…
— Ты замысел не пересказывай мне? — вспылил Абулайсов. — И нет у нас очередей — это не магазин тебе! У нас — эшелоны, запомни: первый, второй… десятый!
— Хорошо — хорошо, он же из военных пришёл, у него специальность должна быть какая?
— Сапёр он…
— Мне нужен такой человек на втором эшелоне! Будет минировать подступы. Ему непросто будет воевать у Джамалдаева — он же инвалид?!
— Кто сказал: что ему должно быть просто?! Он пришёл воевать наравне со всеми, его специально никто не звал, всем тяжело будет — и ему не должно быть легко. И запомни уже: я тебе, короче, брат, но здесь я — командир, и я решаю, да? Сказал: не нужен тебе — значит, делай, как сказал! Хватит разговоров. Иди! И прикрой дверь, устал я, отдохнуть хочу.
Егор как прежде глядел в окно, за которым стемнело. Не было большого смысла пялиться в него, пустое, за которым стоял глухой и терпкий вечер, где ни звёзд на небе, ни фонарей на улицах, ни тусклого окна на версту, только сиреневая мгла как смола — из воздуха, который, казалось, ещё утром явился чёрный как сажа. Такими вечерами Егор словно деревенел, превращаясь в трухлявое дерево, у которого уже не было величественной кучерявой кроны, но оно ещё цеплялось за землю кривыми корнями. Но и корней у Егора уже почти не осталось.