Как опытная стриптизерша, она оставила на себе две детали туалета и оттягивала миг, когда все покровы будут сброшены. Каймаков почувствовал себя так, будто в обеденный перерыв в закутке сектора статистики ничего не происходило.
- Давай скорей, снимай все! - Он потянулся к девушке, но она отпрянула, и Каймаков чуть не упал с дивана.
Верка сделала пируэт, приспустила на миг трусики, обнажив гладкие белые ягодицы, и вновь прикрыла их тканью. Приблизилась, пританцовывая, и, оттянув трусы на животе, пропела:
- Положи сколько не жалко, хоть десять штучек...
Но Каймаков вместо денег запустил в открывшуюся щель руку, нащупав пальцами жесткие, коротко подстриженные волосы.
- А это долой! - Верка ударила его по руке, ногтями оцарапав кожу.
Каймаков ощутил раздражение.
- Ну хватит, хватит...
Напевая и пританцовывая, Верка отступила на несколько шагов. "Рабочий вариант" для многих мужчин института, особенно после вечеринок и всяких междусобойчиков, когда алкоголь обостряет влечение и снижает требования к внешности избранницы, сейчас она чувствовала себя королевой, очаровательной и желанной. И хотела как можно дольше продлить это состояние, для чего следовало максимально отсрочить момент соития, после которого мужчины немедленно теряли к ней интерес, с брезгливостью смотрели, как она приводит одежду в порядок, и торопились уйти, категорически отвергая предложения "заняться любовью как люди" у нее дома.
- Иди сюда, зайка, - сдерживая раздражение, сказал Каймаков. Блаженная улыбка исчезла, он искусственно поднимал углы рта, от чего щеки напряженно деревенели.
Он знал: выпив, Верка любила выделываться, набивая себе цену. Сколько раз, прервав минет, она аккуратно заправляла все его хозяйство, застегивала "молнию" и сообщала: "На сегодня - все! Если хочешь - закончим у меня дома".
Поскольку ценность Верки состояла в возможности быстрого облегчения в непосредственной близости от рабочего места и при минимальных затратах времени, перспектива тащиться через полгорода и канителиться весь вечер, а чего доброго, и всю ночь не могла прельстить его даже в состоянии крайнего возбуждения.
Подавляя поднимающуюся злобу, он принимался уговаривать Верку, которая с важным и независимым видом курила длинную черную сигарету и время от времени отрицательно качала головой и говорила: "Не-а!" Все решала плоть - если она не успокаивалась, Каймаков продолжал уговоры, фальшиво улыбался, называл ее "зайкой" и "рыбкой", иногда добивался своего, иногда терпение лопалось, и он уходил, хлопая дверью, и давал себе слово никогда не переступать порога будто пропахшей вульвой каморки. Если плоть, восприняв изменение обстановки, опадала, он спокойно говорил: "Как хочешь, зайка, пока" - и выходил из комнаты с теми же обещаниями. Но через некоторое время Верка исправлялась, и все возвращалось на круги своя.
- Мы же у тебя дома, есть возможность раздеться и лечь в настоящую постель, как ты всегда хотела, - ненатуральным медовым голосом убеждал Каймаков Верку, а про себя думал: "Почему я должен уговаривать эту суку? Послать ее подальше и поехать домой, что ли..."
Не слушая его, Верка вертела бедрами, сладострастно извиваясь в эротическом, по ее представлению, танце. Потом стала исполнять канкан, высоко вскидывая то одну, то другую ногу. В комнате запахло спортзалом.
"И чего я сюда приперся?" - спросил себя Каймаков и внезапно все вспомнил.
- Где у тебя машинка? Мне надо кое-что написать.
В это время Верка сбросила бюстгальтер и швырнула ему в лицо. Грудь у нее была хорошая, и Каймаков помягчел.
- Ну, работу можно и отложить... А сейчас...
Воспользовавшись тем, что девушка находилась в пределах досягаемости. Каймаков наклонился вперед и вцепился в ажурные трусики. Верка отпрыгнула, раздался треск рвущейся материи и тонкий крик раненого зайца.
- Что ты наделал! Я за них тридцать тысяч заплатила!
Слезы градом катились по некрасивому лицу, трусики теперь болтались на одном бедре, и Верка, быстро сдернув их, принялась изучать размер ущерба.
- Я их сейчас нарочно надела, чтоб красиво было, специально для тебя... А ты!
Теперь в ее голосе слышалась неприкрытая злость.
- Да брось, зайка, чего ты. - Каймаков жадно разглядывал голую Верку. Он впервые видел ее полностью обнаженной и должен был признать, что сейчас она здорово выигрывала. - Тебе вообще нужно голой ходить, смотри, какая фигура! Можно скульптуру лепить!
- Да, умный, голой! Горбишь, горбишь, чтобы одеться прилично, а если каждый рвать будет...
Фигурно выстриженный лобок приковал взгляд Каймакова.
- Я тебе другие трусы куплю, - сказал он, сажая девушку рядом с собой на мягко просевший диван. - Кончай плакать...
Рука скользнула по гладкой коже, вновь ощутив пикантную колкость коротко подстриженных волос. Он попытался уложить ее на податливые подушки, но Верка резко вырвалась.
- Трусы он купит, - пробурчала она, вытирая слезы. - А дальше что? Ты знаешь, что у меня несворачиваемость крови?
Каймаков опешил.
- При чем одно к другому?
- Да притом! - Верка опять заплакала, тонко и жалобно подвывая. - Ты меня сейчас...
Верка не утруждала себя эвфемизмами и прямо назвала слово, обозначающее, что сделает с ней Каймаков на мягком уютном диване.
- ...И я забеременею. - Она заплакала громче. - А аборт мне делать нельзя, придется рожать... Ты всунул - и в кусты, а я со своей девочкой на сорок пять тысяч нищенствовать буду!
Верка зарыдала навзрыд.
"К черту! - Каймаков вскочил и стал быстро собираться. - Она психбольная. Видно, на почве походного секса чокнулась... И чего я, идиот, к ней поперся! Надо быстро дергать к себе".
Каймакову нельзя было идти домой: там его поджидал убийца. Но он об этом не знал.
Не знал он, конечно, и о том, что на недавнем оперативном совещании в отделении подполковника госбезопасности Дронова его жизнь и поведение подверглись подробному анализу.