Болеслао, почти полностью одевшись и как всегда с воображаемой шляпой в руке (сейчас она лежит у него на коленях) в очередной раз осознает, что это его занятие — призвание. Прежде чем переспать с женщиной и после ему нужно не спеша рассмотреть ее, понаблюдать за тем, как она чем-нибудь занимается, например, бреет пушок на своем лобке или подмышками, которые точь-в-точь как два сверхштатных маленьких и невинных половых органа. Ему нравится различать слова «пушок» и «волосы». Волосы — это шерсть человека, волосы — это то, что сохранилось от антропоидов, которыми мы были, а пушок — это шелк тела (хотя с точки зрения антропологии все возможно как раз наоборот, или одно и то же), женский пушок это шелк, вырабатываемый женским родом подмышками, между ног и по всему телу. Болеслао повторяет, обращаясь к самому себе, пока наблюдает за действиями Клары: «Волосы это шерсть, а пушок — шелк». Клара похожа на жертву или мистика, истязающего бичом свою плоть.
Египтянки брили себя полностью, с головы до пят, включая пушок на лобке. В оголенности лобка и вульвы (помимо дальнего родства с культурой Египта) Болеслао ищет подростка, разумеется, подростка, скрывающегося в пушке женщины, как Красная шапочка в лесу.
Клара продолжает свою работу, проявляя при этом терпение и изящество. Клара, которую на самом деле, наверняка, зовут не Кларой, держит бритву, оставив мизинец согнутым в воздухе. Должно быть, это характерный признак того, что она родилась в Мурсии.
В происходящем есть, конечно, и элемент садизма. Лезвие сначала скоблит пах, но затем достигает больших губ, и там порез может оказаться фатальным. Женщина может как бы сама себя кастрировать. Болеслао откровенно наслаждается зрелищем, как если бы это был спектакль, в котором Клара бреет свой лобок, исполняя роль послушницы, не смеющей противиться Богу.
Возможно, ему доставило бы удовольствие побрить девушку собственными руками, но он знает, что у него могут сдать нервы или даже отказать сердце. С другой стороны, такие вещи нужно рассматривать, находясь не слишком близко, нужна определенная дистанция, чтобы видеть сразу всю сцену (по этой причине театральные критики не садятся в первый ряд).
Клара постоянно ополаскивает лезвие в тазике с водой, собирая в нем мыльную пену и срезанные волосики. Болеслао обожает эту педантичность, свойственную женщинам. Как знать, говорит он самому себе, возможно, что в нем погиб идеальный супруг. Клара несколько раз тщательно вытирает бритву, скорее она вытирает ее даже не тщательно, а с удовольствием. И то, что особенно при этом возбуждает, — как контрастируют вызывающее мурашки лезвие бритвы и нежнейшая женская плоть между ляжками и на ягодицах. Клара — воплощение херувима, играющего с огненным сверкающим мечом ангелов.
Закончив, она встает на ноги, юная и улыбающаяся, со щелочкой золотой вульвы между ног, похожей на входное отверстие копилки, и уносит все в ванную комнату. Болеслао, одеревеневший на своем неподвижном стуле, одетый и одновременно голый, нелепо сжимающий коленями и руками не существующую шляпу, настолько углубился в самого себя, что его это пугает. «Это настолько я, что мне даже страшно», думает он.
Из ванной доносятся отчетливый целительный звук воды, льющейся из разных (иногда позвякивающих) посудин, и слова песенки, неосознанно напеваемой Кларой в полголоса. Возможно, это Money/Money из Кабаре. Болеслао глубоко вздыхает и чувствует себя счастливым, вопрошая при этом, как долго еще его старое сердце сможет выдерживать счастье.
Швейцар Шахразады, встречающий гостей, подъезжающих на автомобилях и открывающий им дверцы, входит, чтобы сообщить Хансу, что мотоцикл сеньора попал в аварию, что друг сеньора разбился на мотоцикле, здесь недалеко, столкнувшись с грузовиком. Ханс в это время пил водку, выдерживая осаду неопытных профессионалок, не знающих его привычек и не чувствующих, что его надо оставить в покое до тех пор, пока он сам вдруг не позовет одну из них.