Достижение Южного полюса теперь не такое уж историческое событие. Не думаю, чтобы наш успех получил бы более широкий отклик, чем появление одной какой-то статьи в новозеландской газете «Крайстчерч стар», так как мы были бы по меньшей мере седьмой наземной партией, побывавшей на Южном полюсе за последние примерно полвека. Мы стремились к полюсу не ради славы или какой-нибудь выгоды, а в ознаменование пятидесятилетней годовщины покорения полюса Амундсеном и Скоттом. Наша работа в горах Королевы Мод приобрела бы больше смысла, если бы по окончании ее мы, идя по однообразному полярному плато, за десять дней сумели добраться до американской станции на Южному полюсе. Оттуда нас воздушным путем доставили бы обратно к проливу Мак-Мёрдо на возвращавшемся порожняком самолете «Геркулес». В результате нам не пришлось бы преодолевать громоздкие ледопады на леднике Хейберга, по которому до нас прошел только Амундсен. От Мак-Мёрдо мы легко могли бы добраться на «Дакоте» до нашей базы.
Я отнюдь не склонен отрицать, что покорение Южного полюса для каждого из нас было бы незабываемым событием; для меня это было бы кульминационной точкой всей моей деятельности, подчиненной этой цели. Почти все свое детство я провел в Египте и Южной Африке, где широкие открытые просторы влекли меня и не давали покоя; в семнадцать лет под влиянием брошюры, посвященной вербовке добровольцев в армию, и убедительных доводов отца, который часто напоминал мне, что в нашей фамилии все мужчины, начиная с сэра Гарри Хотспара (1364–1403), были профессиональными воинами, я завербовался на двадцать два года в армию. Меня обучили там ориентироваться на местности и отправили в Египет; однако, стремясь к жизни, полной приключений, через три года я демобилизовался и с жалкими тридцатью фунтами стерлингов в кармане двинулся обратно в Англию через страны Средиземноморья, по пути зарабатывая себе на жизнь рисованием портретов. В Шореме-Бай-Си я поступил на работу топографом и, потеряв всякую надежду на то, что мне еще удастся путешествовать, проводил все свое свободное время, просиживая часами над илистыми отмелями эстуария. И всякий раз, когда я наблюдал здесь отлив моря, мне казалось, что он уносил с собой и все мои надежды, а церковный колокол, отбивавший часы, вел лишь отсчет бесплодно проведенного времени. Я мечтал о дерзких предприятиях, для которых, по-видимому, не был подготовлен, и о делах, на которые не был способен.
Благоприятная перемена в моей судьбе, – когда она наконец настала, – произошла внезапно. Помню, день был ненастный, и в автобусе, который вез меня на работу, стоял сырой запах, исходивший от мокрых плащей. Заплатив за проезд, я закурил трубку и только закрыл глаза, как на колени мне сверху, с сетки для багажа, свалилась газета. Она была раскрыта на странице, где печатались объявления о найме на работу правительственными организациями, и, когда я собрался было перевернуть страницу, мне бросились в глаза почти одновременно два объявления: «Требуется топограф в Кению» и «Экспедиция в Антарктику».
«Топографическому управлению колонии Фолклендские острова, имеющему сухопутные базы в Антарктике, нужны топографы. От кандидатов требуется, чтобы они были одинокими энергичными молодыми людьми с хорошим образованием и в отличном физическом состоянии, питающими подлинный интерес к полярным исследованиям и путешествиям, готовыми провести тридцать месяцев в условиях, которые послужат испытанием их характера и выносливости. Они должны обладать достаточной подготовкой, чтобы вести топографическую съемку в Антарктике… Кандидатуры недостаточно квалифицированных лиц, когда-либо работавших в военно-топографическом управлении или служивших в инженерных войсках, также будут рассматриваться… Жалованье в этом случае составит от 330 до 420 фунтов стерлингов в год…»
Как недостаточно квалифицированный, по определению объявления, я в 1955 году отплыл в Хоп-Бей (Антарктика) и два с половиной года вел там монашескую жизнь, хотя и без соблюдения религиозных обрядов. Там мы, кучка людей, жили в полной гармонии с окружающей средой – двенадцать человек вокруг барачной печи или по два в хлопающей на ветру палатке, а иногда и в одиночку среди согретых летним солнцем холмов. Для нас снежные ландшафты были раем, а завывание ветра – музыкой, мы были так молоды, что, совершая продолжительные путешествия, с юношеской гордостью считали, что творим историю.
По окончании моего первого пребывания на Юге я в одиночку добрался на попутных судах из Монтевидео в Англию, проделав расстояние в 15 тысяч миль и испытывая всяческие неудобства в пути. Но мысль об Антарктике не выходила у меня из головы. Дома я совсем приуныл, и ничто не могло побудить меня говорить о своих странствованиях. В душе я таил с трудом объяснимый страх перед косным существованием, но я крайне устал и у меня было слишком мало денег, чтобы пуститься в новое странствование. Тогда мне было только двадцать три года, но я уже почувствовал, что начинаю стареть.
Со временем, договорившись с лекционным бюро, я стал выступать с часовыми докладами по двадцать пять раз в неделю и говорил о полных риска путешествиях, убеждал как можно скорее бежать от обыденной жизни всех, кто слушал меня в церквах, школах, тюрьмах, убежищах для паралитиков и в домах умалишенных, пока мне не пришло в голову, что больше всех в свободе нуждаюсь я сам, ибо даже обитателя Паркхэрстской тюрьмы были, по-видимому, более довольны своей судьбой, чем я.
1 мая 1960 года я бросил все и присоединился к своему прежнему спутнику по санному путешествию, доктору Хью Симпсону и его жене Миртл. Мы выехали на старом автофургоне «Остин» со снаряжением для экспедиции на Шпицберген. Для Южной Норвегии это была ранняя весна, нашим взорам открывались чудесные здесь горные места. Туристский сезон еще не развернулся. Когда мы пересекли Северный полярный круг, то попали в суровую и не защищенную от ветра местность, где снег только начинал таять и маленькие ручейки тонкими струйками стекали в реку, полную еще льда и шуги. Проехав мимо огромных грохочущих водопадов и бурлящих порогов, мимо живописных ущелий и вздымающихся к небу гор со снежными вершинами, мы спустились в плодородные долины, где раскинулись прелестные норвежские деревни, и наконец прибыли в Тромсё – городок, из которого Амундсен отправлялся в свои путешествия.
Там я получил каблограмму, в которой мне предлагалось выехать в Гренландию, чтобы отобрать и купить двенадцать эскимосских лаек для новозеландской антарктической экспедиции и доставить их через Соединенные Штаты, Гавайские острова, острова Фиджи и Крайстчерч в Антарктику, в залив Мак-Мёрдо, где я должен был принять участие в экспедиции, рассчитанной на два лета и зиму. Едва успел я устроиться в нашем базовом лагере на Шпицбергене, как мне пришлось нанять каяк и отправиться в обратном направлении, чтобы поспеть на пароход «Линген», который 19 июня 1960 года отплывал из Лонгьербюена.
Разговор с охотником в Москусхамне, о котором я уже упоминал, пробудил во мне лишь легкое любопытство, ибо мои мысли были тогда прикованы к Южному полюсу. Я не переставал размышлять о том, как мне приступить к делу, чтобы добиться изменения района полевой работы рекогносцировочной партии, снаряженной на государственные средства для изучения однообразного плато. Этот путь к полюсу был бесполезен в научном отношении, но для меня пока достаточно было и того, что я нахожусь на пути к Антарктике и непосредственно занимаюсь проблемами, каждая из которых могла бы придвинуть меня на один шаг к моей цели.
Было темно и сыро, когда недели три спустя я вышел с самолета и, очутившись на шумном гудронированном аэродроме в Сондре Штром-фьорде (Гренландия), направился по крытому переходу прямо в гостиницу. Сумерки медленно наползали на холмы. Серовато-стальная взлетно-посадочная полоса, похожая на замерзшее озеро, лежала в тени, между тем как скалы и утесы были озарены светом низко висевшего солнца. Вскоре солнечные лучи скользнули вниз по склону и ярким светом залили полевой аэродром, но окружающий ландшафт при этом потерял все свое очарование. Вдали оживленно гудела американская воздушная база. Оттуда 26 октября 1960 года я должен был вылететь на юг с собаками на борту «Глобмастера» – транспортного самолета военно-воздушных сил США. Тогда я еще не знал, что с той же самой базы спустя семь лет мне придется отправить первые 30 тысяч фунтов груза на «Геркулесе» – самолете британских военно-воздушных сил, направлявшемся в Резольют-Бей, где создавался основной промежуточный склад запасов, которые могли понадобиться нам во время первоначального перехода по льду Северного Ледовитого океана.