Становилось холодно. Пока не оставалось ничего другого, как завернуться в одеяла и погрузиться в глубокий сон.
Утром их разбудили голоса птиц.
Путники раздули головни в костре, подбросили хворост, но еще с полчаса никак не могли согреться. На завтрак были все те же дыни цамка, которые они запивали подогретой на костре водой.
— Ну, сегодня мы, наконец, поднимемся на пик, — опять начал настаивать О'Брайен.
— Я думаю об этом, — Стюрдевант бросил корку от дыни. — Захватим с собой одну канистру с водой. Могу вас заверить, там, наверху, будет жарко.
— В бинокль мы, пожалуй, увидим Виндхук, — сказал О'Брайен.
— Не говори глупости, — возразил пилот. — У меня такое чувство, будто мы находимся на Луне.
Они вышли из пещеры и посмотрели на пик. Лучи утреннего солнца еще не опалили жаром землю.
— Ну, что ж, отлично, — произнес Стюрдевант, потягиваясь и позевывая.
Все почувствовали облегчение. Уже два дня путники строили различные предположения, пытаясь угадать, что откроется перед их взором, когда они поднимутся на вершину.
Майк Бэйн сидел молча, пригреваемый теплыми лучами восходящего солнца. Немая просьба взять его с собой застыла на лице американца. Никогда в жизни ничего ему так сильно не хотелось. Однако и так было ясно, что они все равно его не возьмут. Бэйн слишком уж слаб и болен. Пройдет несколько минут, он встанет, поплетется в пещеру; кто-нибудь принесет ему воды; потом кое-как доползет до своей подстилки, уснет, и кошмарные сны будут преследовать его. Майк чувствовал приближение смерти; все тело пронизывала жгучая боль, горели горло, рот, желудок. Ему нужны сигареты, сигареты и настоящая еда. Хлеб. Мясо. А не эти пресмыкающиеся гады, ползающие по пескам. Если боль не утихнет, останется одно: взять ружье и застрелиться.
Бэйн встал и вошел в пещеру. Светловолосая женщина подошла к нему и опустилась рядом на колени.
— Вам не лучше? — спросила она.
— Нет. У меня нервное потрясение. Сказывается отсутствие спиртного и сигарет. А тут еще голод, напряжение, порезанный палец, палящее солнце. Это чертовски много для меня. После войны я никак не могу войти в форму.
— Вы были солдатом?
— Я служил на флоте. Но не на кораблях. Наши подразделения получили название «морские пчелы». Мы строили аэродромы, лагери, порты.
— Вам нравилось воевать? — Грэйс всегда считала, что все мужчины любят воевать.
— Мне нравилось строить, — ответил Майк. — Мы создавали фантастические вещи с помощью бульдозеров, кранов и камнерезов. Вам трудно это себе представить… вернее, невозможно.
— Вижу, вам действительно нравилось строить, — Грэйс решила сделать ему приятное. Он разговаривал, и это был хороший признак.
— Да, нравилось. Мы прокладывали дороги сквозь болота и джунгли, мостили их щебенкой из кораллов. Иногда я вспоминаю эти дороги, мосты и здания. Пользуются ли ими? А может, время, джунгли, дожди снова все разрушили? Мне хотелось бы верить, что люди ремонтируют их и используют по назначению.
— А что вы делали в Нигерии и других местах? — спросила Грэйс. — То же самое?
— Да, — продолжал Бэйн. — Строил все, что было необходимо. Я принадлежу к типу инженеров непоседливых и буйных. У меня есть фантазия. Если даже мне не хватает и половины материала, я все равно доведу дело до конца. Научился этому в глуши, да и на войне тоже. Часто тебе направляют негодный материал, половина которого разворовывается и продается на черном рынке, порой присылают ненужных людей, приходится не только выполнять большую часть работы самому, но и учить подчиненных. Эта жизнь не из легких, особенно, если ты человек честный и любишь работать.
Грэйс принесла воды. Выпив, Бэйн почувствовал себя значительно лучше. Женщина ушла, а американец еще долго думал о ней, пока сон, наконец, не сморил его.
Пока он спал, Стюрдевант, О'Брайен, Джеферсон Смит и Грэйс Монктон ушли к пику.
Гриммельман медленно шел вниз по каньону. Он высматривал пчел, следы дичи и пытался обнаружить хоть какие-нибудь признаки присутствия людей в долине. Старик полагал, что судьба занесла их в пустыню Намиб. Правда, Стюрдевант и сейчас продолжает утверждать, что они в Калахари, но пилот ошибается. Авария произошла в Юго-Западной Африке. Впрочем, это ничего не меняет: и там и тут пески, солнце и безлюдье. Но даже запахи здесь были характерны только для Юго-Западной Африки…
И теперь Гриммельман уже не мог думать ни о чем ином. Мысли его непрерывно возвращались к первым месяцам его пребывания в Африке, к тем тяжелым временам, о которых ему так не хотелось вспоминать! Перед его глазами проходили война против племени гереро, их преследование в пустыне, товарищи, погибшие в ту войну. Всю жизнь Гриммельман пытался загнать эти воспоминания в самые дальние закоулки своего мозга, и вот теперь все всплыло вновь. Судьба снова привела его сюда. Земля Африки ждала Гриммельмана.