Я мялся и сомневался, пока не начало темнеть.
К тому времени Степану стало совсем плохо. Его плечо раздуло. Кожа была не просто красной, а малиновой. Раны почернели, и из них сочился вонючий желтоватый гной. Распластавшись на горячей крыше, ефрейтор бредил. Бормотал что-то о глубинах морских…
Однако в тот момент, когда я, не видя выхода из создавшейся ситуации, хотел позвать японцев и обсудить с ними вопрос нашей капитуляции, где-то вдалеке, перекрывая непрекращающуюся канонаду, взвыли трубы. Из ближайшего леска на дорогу выехал отряд драгун. За ними потянулась пехота. Наши отступали, но… для нас это было спасение.
— Эй, на крыш… Предлагаю последний раз сдаваться, — раздалось из дыры.
— Да пошел ты, — крикнул я.
Наши были уже в каких-нибудь полутора верстах от нас. Если они не станут сворачивать и продолжат двигаться в том же направлении, они непременно пройдут возле нашего храма.
Но как привлечь внимание? Недолго думая, я содрал с себя гимнастерку, нацепил ее на кончик сабли и, подняв как можно выше, стал размахивать ею, точно как моряк, потерпевший кораблекрушение, сигналит проходящему мимо судну. Тотчас же в мою гимнастерку ударило несколько пуль. Это была ошибка. Японцы, находясь внизу, не видели наших всадников, а следовательно, могли расценить мои действия лишь как попытку воплотить в жизнь некий хитроумный план побега. Выстрелы же привлекли передовой разъезд нашей кавалерии.
Пришпорив скакунов, всадники понеслись в сторону храма не столько ради спасения нас, сколько пытаясь разведать дорогу для отступающих частей. Я не видел, что произошло у входа в храм, — мы ведь находились на противоположной части крыши, — но слышал пальбу. Проиграв сражение, а потом обнаружив небольшой отряд врагов, наши решили отыграться по полной. Англичанин, все еще оставаясь у саркофага, что-то кричал на своем родном языке. Я не понимал ни слова, но интонации его очень напоминали ругательства.
Потом в храм ворвались спешившиеся драгуны. Пора было и нам показать себя. Я осторожно заглянул в отверстие. Англичанин и главный из япошек стояли ко мне спиной у двери. Они через щелку наблюдали за тем, что происходит в храме, видимо надеясь остаться незамеченными. Больше в комнате никого не было. Я тихонько свистнул своих солдат и кивнул им, чтобы они готовились спуститься за мной следом, зажал зубами один из кинжалов и осторожно спустился в дыру. На мгновение повис на руках, а потом спрыгнул на саркофаг.
То, что я держал зубами один из клинков, спасло мне жизнь. Услышав шум, японец обернулся и с такой скоростью метнулся в мою сторону, что будь кинжал у меня за поясом, я бы просто не успел вытащить его. А так я ловко, правой, отбил удар катаны противника, одновременно левой вытаскивая из-за пояса второй кинжал. Пара ударов, и я отпрыгнул назад. Теперь мы оказались по разные стороны саркофага. Японец потянулся вперед, пытаясь достать меня, но в этот миг ему на спину спрыгнул один из моих солдат. Япошка выронил саблю и повалился на пол, борясь с противником. А я едва успел обернуться, чтобы отбить выпад англичанина. Он фехтовал в классической манере, и мы с ним застыли на месте, обмениваясь ударами по всем правилам фехтовального искусства.
В это время с крыши спрыгнул второй солдат. Но вместо того чтобы выручать меня или своего товарища, он помчался к дверям с диким криком: «На помощь! На помощь!»
Двери тут же распахнулись. На пороге появились драгуны. Загремели выстрелы. Англичанин упал. Я подполз к нему, расстегнул ему воротничок, похлопал по щекам. А что еще я мог сделать? Две пули пробили ему грудь. Но когда я склонился к нему, он был еще жив. Он умирал у меня на руках и в тот последний миг, когда душа его готова была отлететь в мир иной, притянул меня к себе и едва слышно произнес:
— Не открывать… Проклятье… Ключ к богатству… Карта… Богатство… Туркестан… Не открывать… Проклятье…
Потом он дернулся всем телом, затих, и только алая капля крови поползла с правого уголка губы.
— Наш, что ли? — с недоумением произнес кто-то у меня за плечом. Я повернулся. У меня за спиной стоял здоровенный кавалерист — точно такой, как их рисуют на рекламных вербовочных плакатах. Широкие плечи, узкая талия, рыжие бакенбарды и напомаженные, лихо закрученные усы. Воин-герой. В одной руке у него был револьвер, в другой армейская сабля. А вот на лице у него было написано полное недоумение. Должно быть, это был командир спасшего нас разъезда. — Я чего, нашего подстрелил? — спросил он.