– Мамочка… мамочка… – шепчет она боязливо и призывно, стараясь привлечь внимание спящей.
У Луизы Субиру чуткий сон матери. Она поднимает голову:
– Что такое?.. Кто меня зовет?..
– Мамочка, Бернадетта плачет…
– Что ты говоришь?.. Бернадетта плачет?..
Громкий шепот Марии растягивает слова:
– Ах, мамочка, она та-ак плачет… Вся подушка мокрая…
Луиза осторожно выскальзывает из-под одеяла и встает на пол. Она спешит к кровати девочек и ощупывает лицо Бернадетты.
– Маленькая моя, тебе трудно дышать?..
Бернадетта прижимает кулаки к глазам и трясет головой. Мать пытается ее успокоить:
– Ничего, маленькая, иди ко мне, мы немного поболтаем…
Она подбрасывает в гаснущий очаг хворост и две толстые ветки. Придвигает стул поближе к огню. Бернадетта стоит перед ней на коленях, уткнувши лицо в материнский подол. Она явно ищет помощи. Луиза долго, без слов, гладит ее волосы. Затем наклоняется к лицу дочери.
– Тебе страшно, малышка?
Бернадетта несколько раз энергично кивает.
– Ты боишься той дамы из грота Массабьель?
Бернадетта так же энергично качает головой.
– Теперь ты видишь, что все это пустые грезы…
Бернадетта поднимает залитое слезами лицо, испуганно смотрит на мать и еще сильнее качает головой.
Сердце Луизы Субиру сжимается от тревоги за дочь.
– Бедная моя дочурка, мне все это знакомо, я тоже была девочкой… Девочки в твоем возрасте часто видят вещи, которых нет… Забудь об этом, и все пройдет! Жизнь слишком тяжела, малышка, чтобы придавать значение таким историям. Ты уже большая, скоро станешь женщиной, через год или два, быть может, найдешь себе мужа и у тебя самой будут дети, как у меня… Все в жизни так быстро проходит, ты и представить себе не можешь, как быстро все проходит!
Бернадетта еще глубже зарывается лицом в подол матери и не отвечает. Луиза Субиру, несмотря на свои разумные успокоительные слова, твердо решает завтра на исповеди рассказать историю о даме в гроте Массабьель аббату Помьяну, аббату Пену или отцу Санпе и выслушать их суждение.
Часть вторая
Будьте так добры
Глава одиннадцатая
Камень летит вниз
В школе, состоящей под покровительством монахинь из Невера, имеется компания из семи-восьми девочек, группирующаяся вокруг умной и энергичной Жанны Абади и почти всецело находящаяся под ее влиянием. К этой компании принадлежат рыжеволосая Аннет, дочь секретаря мэрии Куррежа, затем Катрин Манго, та самая, которую Гиацинт де Лафит назвал «нимфой этого поганого захолустья», и, наконец, Мадлен Илло, бледненькая, веснушчатая, длинноногая и длиннорукая девчушка, обладающая тоненьким, но очень красивым голосом, вследствие чего ее привлекают для исполнения сольных партий на всевозможных светских и церковных торжествах. Сегодня Абади явилась в класс самой первой. Когда вокруг нее постепенно собралась ее свита, она подмигивает девчонкам с хитрым заговорщицким видом:
– Если бы вы только знали, мои милые, что было вчера, вы бы посходили с ума… Но я не должна вам рассказывать…
– Зачем ты тогда разжигаешь наше любопытство? – спрашивает рассудительная Катрин. – Может быть, с тобой кто-то заговорил на улице?
– Речь вовсе не обо мне, а о Бернадетте Субиру…
– Что могло приключиться с Бернадеттой, с этой недотепой? – пожимает плечами Катрин.
Жанна Абади подвергает подруг утонченной пытке:
– Я дала Бернадетте слово ничего не говорить. Правда, я не поклялась. Настолько-то у меня ума хватило…
– Раз ты не поклялась… – приходит ей на помощь Аннет Курреж.
– Да, раз ты все же не поклялась… – подхватывает хор девочек, усиливая выразительность мелодии.
– Да, раз ты не поклялась, – выносит вердикт Мадлен Илло, – то не будет никакого греха…
Абади понижает голос до пронзительного шепота:
– Ладно, тогда подойдите поближе, чтобы никто не услышал… Бернадетта видела вчера в гроте Массабьель красивую молодую даму, всю в белом, с голубым поясом. И дама была босая, а на ногах у нее были золотые розы… Мы собирали хворост, Мария Субиру и я, а когда вернулись, Бернадетта стояла возле ручья на коленях, не слышала, как мы ее звали, и выглядела очень странно…
– А вы сами дамы не видели? – спрашивают, перебивая друг друга, девочки.
– Мы с Марией даже не знали, что она там, когда собирали хворост…