— Нашёл занятие? — спросила девушка.
— Да, будет чем скоротать ночь.
— Поздравляю, что ли.
— Спасибо. Я, кстати, задумался о том, что не имею пока что ни малейших представлений о том, что делать с осколком Разбитого.
— "Н" — надёжный план. Ищем то, не знаю что, чтобы сделать с ним что-то неизвестно как, если я правильно поняла.
— Да, ты всё правильно поняла. Я даже не знаю, как будет выглядеть Разбитый. Думаю, на месте уже буду пытаться разобраться. Во всяком случае, Обскурус не могла соврать.
— Ты так в этом уверен? — на самом-то деле Эмилия не имеет поводов не доверять той, кто спас путешественников от теней. Она это сказала просто так, чтобы спутник опять сидел и думал, сомневался. Это кажется забавным.
— Да, там всё сложно, но врать она не станет.
— Ну и ладно.
На следующее утро Эмилия проснулась и начала собираться. Азек к этому моменту уже прочитал относительно небольшую повесть. На это ему потребовалось половина ночи в довольно-таки тусклом свете огонька. Но этого оказалось достаточно чтобы видеть всё словно днём. Да и глаза не устают, ведь их попросту нет.
Когда лиса наконец-то позавтракала, они оба отправились дальше. Крестьяне предпочли не спрашивать, почему чародей не присоединялся к трапезе. Впрочем, это мало заботит самого лича. Главное, что его воспринимают как полукровку, даже не человека. Это… Это куда проще в общении с простолюдинами. Маска ворона всё же создаёт некоторый образ. Хотя теперь в Херришкайт ещё меньше желания идти. Помимо того, что при обыске вся ложь будет раскрыта, так ещё и к полукровкам ужасное отношение.
— Подождите, вы ведь маг? — уже на выходе из деревни сзади подбежала какая-то молодая девушка, полусова с белыми перьями вместо волос. Она остановилась в метре от путешественников и, судя по отдышке, бежала с другого конца поселения.
— Допустим, — Азке обернулся и посмотрел на крестьянку. Одета бедно, в простую жёсткую одежду, впрочем, как и все.
— Пожалуйста, помогите, — лич посмотрел на лису, которая всеми своими глазами показывает, что не стоит соглашаться.
— В чём дело? — спросил скелет. Наёмница лишь разочарованно вздохнула.
— Мой муж после прогулки в лесу уже вторые сутки не спит, не ест.
— С подобными вопросами к жрецам и всяким травникам, а не нам, — перебила Эмилия.
— Но… — эти слова сделали местной жительнице больно. И так видно, что она на грани отчаяния, но пока что держится.
— Не будь столь радикальной, — возразил мертвец и посмотрел снова на полуптицу. — Я в подобных вопросах мало чем могу помочь, но могу попытаться.
— Это не всё. Рик художник, наша местная знаменитость. Он с момента возвращения домой стоит и пишет какую-то страшную картину, а я не могу никак его оторвать от этого. Рик сутками напролёт этим занимается! Он даже на слова не реагирует.
— Огреть сковородкой по затылку не пробовали? Говорят, помогает, — снова вмешалась лиса. Азек же тяжело вздохнул.
— Пошли, покажешь своего мужа, а там уже будет видно, смогу ли помочь, — последнему магу Небула Регно трудно отказать в подобном. Он чувствует себя на чужом месте и представляет боль собеседницы.
— Спасибо, большое вам спасибо, — крестьянка быстро повела путешественников к себе домой.
Жильё действительно расположилось на другом конце деревни. Оно ничем не отличается ото всех других, да и внутри не особо богаче. Разве что имеется пара картин, по всей видимости, местного производства. И в одной из комнат стоит другой полукровка с белыми перьями вместо волос и по всей шее, у него даже вместо нормального рта клюв совы.
Мужчина неспешно, словно его дёргают за ниточки, делает мазки на холсте. Картина… Она действительно специфическая получается. Вся в красно-чёрных красках и содержимое не до конца понятно. Другие картины передают реалистичное изображение пейзажей, а эта какая-то сумбурная. Непонятно, можно ли назвать это импрессионизмом или чем-то подобным. Это какой-то хаос, в котором просматриваются общие черты. Словно что-то тёмное тянется к центру, а везде то ли кровь, то ли языки пламени. И посреди этой красной мазни затесалась более тёмная фигура с дырой в груди на месте сердца.
— Вот и стоит он так сутками напролёт, — печально сказала жена. — Вообще ни на что не отвечает. А я ведь волнуюсь.