А ей нравилось небо. В любую погоду. В дождь и снег. Когда светило солнце или дул сильный ветер. Небо всегда оставалось таким… свободным. Бескрайним. Необъятным. Ей нравились реки – лежать на берегу близко-близко и смотреть, как ловко быстрая вода омывает камушки. Ей нравилось слушать шум камыша на ветру. Она сопровождала обоз только дважды. Но то, что она увидела… Не глазами – сердцем…
«Я больше никогда туда не вернусь, – вдруг совершенно отчетливо поняла полугномша. – День, когда я снова попаду в пещеры и тоннели, станет последним днем моей жизни, потому что я просто больше не могу там жить. Я вырвалась из заточения, и никто никакими силами не заставит меня вернуться обратно».
– Что? – пифия уже активно чиркала кресалом о кремень.
Рикнака осоловело сморгнула. Все хорошо. Она в Академии, и ее действительно теперь никто не в силах вернуть силком.
– Я говорю, он не бронзовый, – повторила она. – Это редкий сплав. Похож на бронзу. Но только похож, особой ценности он не имеет.
– Да? Ну и пусть его. О, вот так хорошо, хоть что-то видно.
– А что нам видно?
– В смысле?
– В смысле – что мы вообще здесь делаем и что нам должно быть видно? Для чего возня с канделябром?
– А… Не знаю. Но, кажется, Летка пропала.
– С чего ты взяла?
– С того, что ее здесь нет.
– А твоя Летка что, безвылазно здесь сидит? На привязи? Может, она в туалет вышла, душу облегчить на сон грядущий.
– Она не стала бы тушить свечи!
– Тогда пошла прогуляться. Вечерний променад – так у вас это, кажется, называется?
– Гуляет она со мной!
– Ну не знаю… А только сдается мне, что ты завелась на ровном месте. А подруга твоя сейчас вернется, и получим мы три пуда неприятностей!
– Не полу-у-учим, – задумчиво протянула полуэльфка. – И хорошо, если она просто гуляет… Смотри! Это что?
– Где, что?
– Ну вот же, на столе.
– Записка, кажется.
– Что тебе все кажется! Конечно, это записка. Дай сюда! – пифия проворно выхватила какой-то оборванный клочок из коротких пальчиков полугномши и мигом прочла написанное. А затем вопросила: – Она что, совсем сбрендила?