Я медленно подъехал поближе. Конь подошел к колодцу и, не церемонясь, сунул морду в бадью, которую держал в руках Торрин. Торрин критически оглядел меня, прищурил карие глаза и покачал головой:
- Это работа солиндцев?
Было ясно, что он имеет в виду. Я потрогал опухшее лицо:
- Нет. Айлини. Он призвал зверя. Льва. Морщинистое лицо Торрина побледнело:
- Значит, Беллэм знает... Я покачал головой:
- Должно быть, нет. Те, кто пытался меня убить, мертвы. Не сомневаюсь, он знает, что я вернулся - это знает почти вся Хомейна - но не осталось никого, кто мог бы рассказать ему, где я. Думаю, еще некоторое время мы можем не тревожиться за свою безопасность.
Торрин выглядел озабоченным, но мне уже было не до него. Я медленно сполз с коня, морщась от боли, оставил моего скакуна на попечении Торрина и медленно пошел к ферме. В доме топилась печь: я чувствовал запах дыма.
- Мой господин, я думаю... У самой двери я обернулся, я так устал, что просто не мог найти в себе сил дослушать его до конца:
- Есть у тебя корыто, а? Или бочка... Одежду я вроде оставлял у тебя...
Мыло и вода есть? Горячая. Я хочу хорошенько отмыться от этой вони.
Он кивнул, морща лоб.
- Не хочешь ли, чтобы я...
- Нет, - я устало махнул рукой. - Я сам справлюсь.
В изгнании я научился многому. В том числе и обходиться без слуг.
- Господин мой... - снова начал Торрин, но я уже вошел в дом.
И - замер на пороге.
Я увидел Аликс. Они стояла за столом у печи - месила тесто: должно быть, собиралась печь хлеб. Руки ее до локтей были перемазаны в муке. Я увидел, что ее темно-каштановые волосы отросли до своей обычной длины - она заплела их в косу и уложила в пучок, заколов его серебряными шпильками и заколками.
Я увидел девушку, которую встретил, когда был еще принцем - девушку, которая стала моим другом - а много ли настоящих друзей у принцев? Я снова увидел ту девушку, из-за которой попал в руки Финна и его отряда. Я снова увидел девушку, чья толмоора Чэйсули была так тесно переплетена с моей собственной хомэйнской судьбой.
Я увидел девушку, которая стала женщиной - и проклял те годы, которые разделили нас - те годы, которые я провел вдали от нее.
В ее глазах был вопрос - и растерянность. Она не узнала меня, я и сам не узнал бы себя - бородатый, грязный, с синяком в пол-лица... Я вспомнил, каким был пять лет назад, и не смог удержаться от смеха.
И тут она узнала меня - она прошептала мое имя - и я стремительно шагнул к ней и обнял ее.
Она прижималась ко мне так же крепко, как я к ней, снова и снова повторяя мое имя, от нее пахло тестом и свежим хлебом, и дымом, и она смеялась смеялась так, словно не могла остановиться...
- Такой грязный... - выговорила она сквозь смех, - такой жалкий...
Никогда я таким не был. Но я смеялся вместе с ней, понимая, что другое просто трудно сказать, глядя на меня. Да в чем-то я и был жалок, наверно потому что я желал ее. И, не в силах сдержаться, я взял ее лицо в ладони и поцеловал.
Только однажды - единожды в жизни - я целовал ее, и в таких обстоятельствах, когда она могла счесть это простой благодарностью. Это и было благодарностью - но не только. И уже тогда, когда она спасла меня из атвийского плена, Аликс была связана с Дунканом. Более того - она носила его ребенка.
Теперь же в моих чувствах к Аликс не было ничего от благодарности - она не могла ошибиться в этом. За пять лет я часто думал о ней, жалел о том, чего не было между нами - и теперь не мог скрыть своих чувств.
Но между нами по-прежнему был Дункан.
Я отпустил Аликс - хотя видят боги, менее всего сейчас хотел этого.
Она осталась стоять рядом - безмолвная, раскрасневшаяся, но ее глаза были спокойными. Она знала меня лучше, чем я сам знал себя.
- Что ж, это ты уже получил, ничего не поделаешь, - тихо проговорила она, - но не больше.
- Ты боишься того, что может возникнуть между нами после такого начала?
Она коротко покачала головой:
- Между нами ничего не может быть. Здесь... ничего нет, - коснулась груди слева. Взгляд ее был тверд и спокоен. Я едва не рассмеялся. Какая разительная перемена! Она научилась понимать, научилась сочувствовать - она знала себе цену. Юной девушки, которая боялась чувств и плотского влечения, больше не было: передо мной стояла женщина и мать.
- Я думал о тебе. Все эти годы в изгнании, все ночи...
- Я знаю, - ее голос не дрогнул. - Если бы ты был Дунканом, я бы чувствовала то же. Но ты не Дункан - ты никогда не был и не будешь им никогда.
Ты есть ты. Да, верно, для меня ты - особенный, но для большего время уже давно прошло. Когда-то, может, это было возможно... но не теперь.
Я глубоко вздохнул и попытался вернуть себе самообладание:
- Я не хотел... я вовсе не хотел этого делать. Я только хотел поприветствовать тебя. Но, похоже, отпустить тебя сейчас мне не легче, чем когда бы то ни было, - я суховато улыбнулся. - Не каждый мужчина сделал бы такое признание женщине, которой он безразличен.
Аликс улыбнулась:
- Финн сказал почти то же самое. И его приветствие было... похоже на твое.
- А Дункан?
- Дункана в это время не было. Он ведь не бесчувственный человек.
- И никогда не был бесчувственным, - я вздохнул и поскреб подбородок. - Ну ладно, поговорили - и будет. Как видишь, я пришел, чтобы вымыться.
- Прекрасно.
Глаза Аликс снова лучились теплым янтарным светом - удивительно красивые глаза, что-то среднее между желтыми глазами Чэйсули и карими - хомэйнов, для меня - вдвое прекраснее и тех, и других.
- Сомневаюсь, что еще хотя бы минуту могла бы терпеть твою вонь, - Аликс повернулась к очагу, чтобы подбросить дров в огонь, потом оглянулась на меня через плечо. - Может, ты нальешь в бочку воды?
И тут она вспыхнула, словно вдруг вспомнив, что я - королевской крови, а значит, выше столь низменных забот.
Я усмехнулся:
- И воды принесу, и бочку возьму сам. Ты забыла? Я же все эти годы провел с Финном. И я вовсе не тот человек, которого ты знала пять лет назад.
И, прихватив тяжелую кадку, я вышел. Торрин сидел на краю колодца, покуривая глиняную трубочку. Увидев меня он поднял кустистые брови:
- Я хотел предупредить тебя, что она там, - сказал он, выпустив кольцо дыма. Я хмыкнул, вытаскивая бадью: