– Боги, – проговорил я, – но что произошло? Как умерла Торри? Почему… почему?
Улыбка покинула лицо Финна. Он медленно сел и жестом предложил мне сесть рядом. Прошло десять месяцев с тех пор, как мы в последний раз так же сил рядом.
– Она не была рождена для того, чтобы жить в нужде, сказал он. – Она была по-другому воспитана. В ней была гордость, и решимость, и сила, но она не была рождена для нужды и лишений. А когда носила ребенка… – он покачал головой. Я понял, что она больна три месяца спустя после того, как мы покинули Хомейну-Мухаар. Она говорила, что это все пустяки, легкая лихорадка, что так бывает у беременных. Я подумал, что, может, так и есть, как я мог не понять, что это не так? Как я мог не понять, что она лжет?
Он провел рукой по волосам, зарылся пальцами в черные с проседью пряди.
Только теперь я понял, что Финн не просто исхудал – он был истощен, нужда измучила его едва ли меньше, чем Торри.
– Говори, – глухо сказал я.
– Когда я увидел, что ей не лучше, я отвел ее в деревню. Я думал, ей нужно общество женщин и крыша над головой – более надежная, чем тот простой шатер, в котором мы жили. Но… они меня не приняли. Они называли меня оборотнем.
Демоном. Они называли ее шлюхой, а ребенка – дьявольским семенем и отродьем колдуна, – в его глазах вспыхнул гневный огонь, и на мгновение мне показалось, что я снова вижу зверя, но я понял и то, что вину он возлагает на меня. – Шейн мертв, и кумаалин завершена… но не для всех. И она родила Мейган под той крышей, какую я смог найти, и с каждым днем все больше слабела, – он прикрыл глаза. – Боги не слышали моих молитв, даже когда я предложил им себя. Я совершил обряд Чэйсули, когда она умерла, и привез домой ее дитя.
Я думал о Торри, больной и слабой. Я думал о Торри, носящей под сердцем ребенка. Я думал о Хомэйнах, проклявших ее из-за Финна. Из-за кумаалин Шейна.
И я подумал о том, что я, король, бессилен остановить безумие, начало которому положил мой дядя.
– Прости, Кэриллон, – сказал Финн, – Я вовсе не хотел, чтобы ты потерял ее во второй раз.
– Вини в этом Шейна, – устало ответил я. – Мой дядя убил мою сестру.
Я посмотрел на Финна сквозь языки пламени:
– Ты хочешь оставить Мейган здесь?
– Здесь ее дом, – повторил он. – Где еще может жить Мейган?
– В Хомейне-Мухаар, – ответил я. – Она – принцесса Хомейнская.
Он уставился на меня:
– Ты что, так ничему и не научился? Ты по-прежнему связан словами и титулами? Во имя богов, Кэриллон, я думал, что ты научился понимать…
– Я понимаю, – откликнулся я, – понимаю. Я не собирался отнимать ее у тебя. Я просто хотел, чтобы ты подумал. Ты признал, что Торри умерла, потому что не смогла жить в нужде. И ты хочешь, чтобы твоя дочь вела такую же жизнь?
– Я даю ей Обитель, – мягко сказал он. – Я даю ей то, чего требует ее кровь: наследие Чэйсули. Я улыбнулся:
– И кто из нас теперь говорит о титулах? Вы всегда считали себя лучше хомэйнов. Он пожал плечами:
– Мы таковы, какими нас создали боги. Я рассмеялся и, поднявшись, потер колени, пытаясь размять суставы. Скачка оказалась для меня суровым испытанием.
Финн тоже молча встал. Он не говорил ничего – просто ждал.
– Нужда и тебя коснулась, как я вижу, – грубовато заметил я. – Пусть Аликс тебя подкормит. А то ты вроде как постарел.
Он поднял черные брови:
– Кто говорит о старости, пусть сперва посмотрит в зеркало.
– Я уже сделал это – и повернул его к стене, – я ухмыльнулся и сжал его руку. – Хорошо смотри за Мейган и почаще привози ее ко мне. В ней есть еще кое-что кроме крови Изменяющихся, и я хочу, чтобы она помнила об этом.
Рукопожатие Финна было по-прежнему крепким и сильным:
– Не сомневаюсь, что твоей дочери потребуется компания. Что до Мухаара Хомейны, ему нужен будет не один ленник. И когда ему понадобится помощь, к его услугам будут все кланы Чэйсули.
– Тем не менее, – ответил я, – я хочу, чтобы ты взял обратно кинжал.
И я вытащил кинжал из ножен, в свете очага блеснула золотая рукоять царственный лев Хомейны, клинок чистой стали.
Я думал, что Финн может не принять его. В ножнах у него на поясе уже был другой кинжал, работы Чэйсули. Но он протянул руку и принял клинок, хотя это и не сопровождалось словами кровной клятвы.
– Жа хай-на, – тихо сказал он.
Я вышел из шатра. Мой конь ждал меня, но я не сразу сел в седло. Я стоял, держа коня под уздцы, и думал об Аликс, ухаживающей за Мейган, и о том ребенке, которого она носила во чреве. Ей будет нужна Мейган. Ей будет нужен Финн. Ей будут нужны все силы Чэйсули, когда родится ребенок Тинстара. И я знал, что ей достанет сил.
Я постоял еще некоторое время со странно знакомым ощущением в душе, каким
– я не мог сказать. И внезапно я понял, что слышу голос флейты, чистый и ясный голос флейты Чэйсули, поющей простую – и в то же время до боли знакомую мелодию. Последний раз я слышал ее, когда пальцы Лахлэна летели по струнам арфы, и арфа пела Песнь Хомейны. Теперь эта песнь пришла в Обитель.
Я улыбнулся – рассмеялся, сел в седло и повернул коня, собираясь отправиться в обратный путь, но дорогу мне преградил Донал. Он погладил морду коня, я придержал поводья. Слева от Донала сидел Лорн.
– Послушай, дядя, можно мне поехать с тобой?
– Я возвращаюсь в Хомейну-Мухаар.
– Жехаана сказала, что я могу ехать, – у него была очень знакомая ухмылка.
Я наклонился и подал было ему руку, но он сам вспрыгнул в седло позади меня.
– Держись крепче, – посоветовал я. – Этот царственный скакун нас и сбросить может. Донал прижался к моей спине:
– Пусть попробует!.. Я снова рассмеялся:
– Хочешь, чтобы я упал с коня?
– Не упадешь, – серьезно ответил он. – Ты – Мухаар Хомейны.
– Коню нет дела до титулов. Его интересует только вес седока, – я сжал бока моего скакуна коленями, он вздрогнул, но через мгновение успокоился.
– Видишь? – спросил Донал. Рядом с конем бежал волк. Я поискал глазами Тая – и увидел ею: крохотная темная точка в высоком небе.
– Вижу, – ответил я. – Ну что, поскакали?
– Ага! – восторженно подтвердил он. Так мы и сделали.