Я улыбнулся. Трудно не обратить внимания на воина Чэйсули – однако в Эллас они все же встречаются не так уж редко. Здесь за Чэйсули не охотятся.
И тут улыбка сбежала с моего лица: я вспомнил, что в Эллас, охотясь на Чэйсули, часто приходят хомэйны…
Хозяин харчевни наконец появился, вытирая жирные руки о потрепанный дырявый фартук, и без того не блещущий чистотой. Говорил он с гортанным выговором Эллас, делавшим его речь немного неразборчивой, а голос у него был сиплый и ленивый. И тут я применил одну уловочку. Чтобы усвоить ее, мне потребовалось несколько месяцев тяжких усилий – однако все-таки я ее усвоил:
– Желаете пива или вина? – флегматично вопросил хозяин. – Есть красное кэйлдонское, сладкое белое из Фейлиа и славное местное вино из лучших виноградников Эллас…
Зубы у него были гнилые, однако улыбка показалась мне искренней.
– Уиска есть, хозяин? – осведомился я.
Грязно-серые брови поднялись: он обдумывал мой вопрос.
– Уиска, хм-м?.. Не, не, такого нет. Степняки ща с нами не торгуют, а все из-за того, что Эллас поддержала Кэйлдон в давешней войне.
В его светло-карих глазах явственно читалось, что он принял нас за уроженцев Кэйлдон: мой выговор только утвердил его в этом мнении. По меньшей мере, он считал кэйлдонцем меня, Финн не имел ни малейшего сходства с ними… разумеется.
– Чего еще желаете?
В неярком мутном свете глаза Финна казались почти черными, но я увидел, как в них вспыхнул огонек:
– Как насчет хомейнского меда?
Хозяин сдвинул серо-седые брови. В его коротко стриженных волосах была заметна сильная проседь, на щеке расплывалось пятно – видно, отметина какой-то давней, может, еще в детстве перенесенной болезни. В глазах его не было ни тени недоверия или подозрения, только неясное отвращение:
– Не-а, такого тоже не водится. Это же хомейнское пойло, как вы сами изволили сказать, а нынче мало что доходит сюда из Хомейны.
Несколько мгновений он разглядывал золотую серьгу в ухе Финна. Мне не составляло большого труда угадать мысли элласийца: мало что – и мало кто доходит сюда из Хомейны… если, конечно, не считать Чэйсули.
И – охотников за Чэйсули.
– Что, совсем худо с торговлей? – поинтересовался я.
Хозяин подергал завязки фартука, испещренного винными пятнами. Он быстро оглядел зал опытным взглядом – не нужно ли кому чего, – потом ответил:
– Оно, конечно, торговля идет помаленьку, да только не с Хомейной. С ентим их солиндским королем, с Беллэмом, значится, – он мотнул головой в сторону Финна. – Должно, ты знаешь об этом.
Финн не улыбнулся.
– Может, и так, – спокойно сказал он. – Но я покинул Хомейну, когда Беллэм выиграл войну, а потому мало знаю о том, что теперь происходит у меня на родине.
Элласиец долго изучающе разглядывал его, потом наклонился вперед, опершись на столешницу ладонями:
– Скажу я тебе, муторно видеть, до чего страну довели. Как только земля носит этого Солиндца! А тут еще этот, демоны его забери… чернокнижник-Айлини евойный, не к ночи будь помянут…
Итак, вот мы и мы добрались до вопроса, к которому я вел, не желая сам заводить об этом речь. Теперь, не поддержи я беседу и не начни задавать вопросов, я показался бы либо полным тупицей, либо подозрительным типом. Хозяин оказался разговорчивым, этим можно было воспользоваться.
– Разве Хомейна не счастлива ныне? – я спросил об этом скучающим тоном, без видимого интереса, просто – чужестранец, проводящий время за беседой, из вежливости задавший вопрос.
Элласиец загоготал:
– Счастлива? С чего бы это? Уж не с того ли, что на ее троне сидит Беллэм, а на горле лежит лапа Тинстара? Не, не счастлива она, вовсе нет… скорее, беспомощна. Мы тут много чего наслушались об огромных налогах и жестоких судьях. У нас-то, хвала небу, о таком слыхом не слыхивали, при нашем-то добром короле, – он хмыкнул и смачно сплюнул на земляной пол. – Слыхал я, будто Беллэм хочет союза с самим Родри, да только тот мараться не станет. Беллэм – жадная дрянь, Родри – нет. Нужен ему такой союз, как же – с его-то шестью сыновьями! он ухмыльнулся. – Слыхал я еще, будто Беллэм предлагает свою единственную дочь в жены аж самому Наследному Принцу, да только нужна она ему, как прошлогодний снег. Куинн может найти себе пару и получше, чем эта солиндская шлюшка Электра!..
Разговор перешел на женщин, как это всегда бывает в мужской компании. Но только до тех пор, пока элласиец не отправился заниматься нашим ужином. Больше о женщинах не было сказано ни слова: нас скорее занимала Хомейна. И Беллэм марионетка в руках Тинстара.
– Шесть сыновей… – размышлял Финн. – Будь царствующий дом более плодовитым, не быть бы Хомейне сейчас под властью Солиндца.
Я хмуро поглядел на него. Мне не нужно было напоминать, что царствующий дом Хомейны был, мягко говоря, не слишком богат наследниками. Именно потому, что у Мухаара Шейна не было ни одного сына, – о шести и говорить нечего! наследовал ему единственный сын его брата. О да, плодовитость и бесплодие…
Как это изменило и мою судьбу, и судьбу Финна… Именно потому, что у Шейна не было детей, кроме единственной непокорной дочери, он передал всю полноту власти своему племяннику, Кэриллону Хомейнскому, и Изменяющемуся-Чэйсули, служившему ему. Трон Льва – по смерти Мухаара, и грядущая война – вот что досталось мне в наследство.
И еще одно: священное истребление. Кумаалин.
Вернулся хозяин – с хлебом и блюдом дымящегося мяса, каковое блюдо он и водрузил в центре стола, за ним следовал парнишка, доставивший нам кувшин доброго элласийского вина, кожаное подобие кружек и увесистый кусок желтого сыра. Я заметил, как мальчишка уставился в лицо Финна, в янтарном свете свечей казавшееся отлитым из черной бронзы: наверняка он заметил и предательски-желтые глаза, однако не проронил ни слова. Должно быть. Финн был первым Чэйсули, которого он встретил в жизни.