Я разглядывал Аларика в раздумье и некотором недоумении. Одет он был так, как приличествовало его положению, темные волосы были гладко зачесаны.
Приглядевшись, я понял, что он старше, чем показался мне на первый взгляд. Он был, должно быть, на год или два старше Донала, а глаза его были глазами взрослого человека.
Я позволил себе улыбнуться, хотя вовсе не чувствовал веселости:
– Я убил твоего отца, господин мой Аларик, потому что он хотел свергнуть мой Дом и заменить его своим. Я мог бы сделать то же самое и с тобой, – я помолчал. – У твоего брата есть ответ на это?
Хрупкое тело Аларика напряглось:
– Да, мой господин. Я прислан сказать, что мы не признаем твоей власти.
Я подпер подбородок рукой:
– Осрик посылает тебя прямо в пасть хищника с такими словами, мой юный Атвийский орел?.. Что ты скажешь на то, чтобы остаться здесь заложником?
Лицо Аларика залила краска гнева, но он не дрогнул:
– Мой брат сказал, что я должен быть готов к этому.
Я нахмурился:
– Сколько лет Осрику?
– Шестнадцать. Я вздохнул:
– Так молод – и уже готов рисковать своим братом и своей страной…
– Мой отец говорил, что ты всегда был врагом Атвии, и что тебя нужно остановить, – при воспоминании об отце в карих глазах мальчика отразилось горе, губы дрогнули, но он почти мгновенно справился с собой. – Мой брат и я будем служить памяти нашего отца и будем сражаться с тобой вместо него. В конце концов, мы победим. На крайний случай, мы просто переживем тебя. Ты стар, мой господин… я и Осрик молоды.
Я почувствовал, как внутри у меня все сжалось. Значит, стар, да? Впрочем, в его глазах таким я и был.
– Слишком молод для того, чтобы умереть, – мрачно сказал я. – Приказать тебя убить, а, Аларик?
Его лицо побелело. Внезапно он снова стал маленьким мальчиком:
– Если ты хочешь этого, мой господин… я готов, – его голос еле заметно дрогнул.
– Нет, – резко ответил я, – не готов. Ты только так думаешь. Ты еще должен научиться смотреть смерти в глаза и узнавать ее в лицо, знай ты ее, не согласился бы умереть так легко, – я рывком поднялся, с трудом сдержав готовые сорваться с языка ругательства. – Служи своему господину, мой мальчик… служи ему так, как сможешь. Но служи ему дома, в Атвии, я не убиваю мальчишек и не сажаю их в темницу.
Аларик поймал тяжелое кольцо, которое я бросил ему. Он выглядел потрясенным:
– Я могу ехать домой?
– Ты можешь ехать домой. Скажи своему брату, я возвращаю ему его наследника, хотя и не сомневаюсь, что, как только он возьмет себе жену, у него появится еще один.
– Он уже женат, мой господин.
Я снова изучающе посмотрел на мальчика:
– Скажи ему также, что дважды в год Хомейнские корабли будут приплывать в Рондьюл. На эти корабли Осрик должен будет погрузить дань Хомейне. Если вы хотите быть независимыми от Хомейны, мой молодой господин, вам придется платить дань, – я помолчал. – Ты можешь также передать ему, что если он снова начнет войну против меня, он умрет.
На лице мальчика отразилось смущение:
– Я скажу ему, мой господин. Но… что касается дани…
– Вы будете платить ее, – я не дал ему договорить. – Я отправлю с тобой послание твоему брату завтра утром: там будут оговорены все детали. Вы должны заплатить за свою глупость – за попытку завоевать Хомейну, – я подал знак одному из ожидающих слуг. – Проследите, чтобы его накормили и устроили так, как подобает его званию. Утром он может отправляться домой.
– Слушаю, мой господин.
Я положил руку на плечо Аларика и повернул его к ожидавшему его слуге:
– Иди с Бреманом, мой гордый юный принц. Никто в Хомейне-Мухаар не причинит тебе вреда.
Я подтолкнул его и проследил за ним глазами, пока он шел к Бреману. Через мгновение оба исчезли.
Роуэн прочистил горло:
– Разве он – не ценный заложник, мой господин? – Да. Но он – ребенок.
– Я думал, что и такое часто бывает… Разве принцев не отдают на воспитание в дружественные королевства? Какая разница, если…
– Я не стану отнимать у него детства, – я передернул плечами: в комнате было сыро и холодно. – Осрик уже женат. Вскоре у него будут сыновья, Аларик не будет ему так нужен. Поскольку я сомневаюсь в том, что Осрик имеет намерения в скором времени напасть на Хомейну, я ничего не теряю, позволяя Аларику уйти.
– А когда, повзрослев, он начнет войну?
– Тогда я с ним и разберусь. Роуэн вздохнул:
– А что Осрик? В шестнадцать он уже не ребенок, но еще и не мужчина.
– Если бы это был Осрик, я бросил бы его в темницу, заковав в цепи, – я помедлили со следующей фразой. – Чтобы выбить из него эту спесь.
Роуэн улыбнулся:
– Ты, должно быть, все еще способен на это, мой господин.
– Может быть, – я прямо взглянул на Роуэна. – Но если он такой же, как его отец – или Кеуф, его дед – Осрик и я сойдемся в бою. И один из нас умрет.
– Мой господин, – в дверях стоял слуга, отвесивший мне вежливый поклон. Мой господин Мухаар, там мальчик.
– Бреман забрал Аларика, – сказал я. – С ним должны были обращаться со всем возможным почтением.
– Нет, мой господин, другой мальчик. Чэйсули. Я нахмурился:
– Продолжай.
– Он утверждает, что родня тебе, господин, у него волк и сокол.
Тут я рассмеялся:
– Донал! Верно, он мне родня. Но с ним, кроме лиир, должна быть еще и его мать.
– Нет, мой господин, – человек выглядел обеспокоенным. – Он один, если не считать зверей, и, похоже, с ним не церемонились.
Я пошел мимо него к выходу из комнаты и почти тут же увидел сокола, сидящего на подсвечнике – свечи, разумеется, не горели. Волк стоял подле Донала, поджав одну лапу. Черные волосы Донала были спутаны, лицо его было изможденным и усталым, а на горле были заметны синяки.
Он увидел меня и уставился широко раскрытыми глазами, явно не узнавая знакомого лица – я-то знал, что он сейчас видит.
– Донал, – промолвил я, и тут он узнал меня и бросился ко мне через всю комнату.
– Они забрали мою жехаану, – его голос дрожал. На мгновение он прикрыл глаза, стараясь сдержать слезы, потом попытался заговорить снова: