А на почерневшем черепе все еще сиял венец из чистого золота.
Когда я смог сглотнуть застрявший в горле шершавый комок тошноты, я выговорил всего два слова:
— Похороните это.
— Мой господин, — начал Роуэн, — что нам теперь делать?
— Теперь? — я глянул на него и попытался улыбнуться. — Теперь я отправлюсь в Мухаару и, наконец, займу свой трон.
— Ты пойдешь туда один? — он был потрясен. — Теперь?
— Теперь же, — ответил я, — но не один. Со мной пойдут Чэйсули.
Город встретил нас слабым сопротивлением — скорее, просто по обязанности.
Солиндские солдаты и их союзники-атвийцы еще сражались за королевский дворец, но слух о том, что Беллэм мертв — и о том, как он умер, — быстро облетел весь город. Город был потрясен деянием Тинстара, теперь солиндцы должны были возненавидеть его, как убийцу их короля. И — начать бояться его. Да, он разорвал союзнические узы, связывавшие Беллэма с Айлини. Но может ли случиться так, что чары окажутся сильнее ненависти и страха, и солиндцы будут продолжать подчиняться ему?..
Сопротивление в Хомейне-Мухаар было быстро подавлено. Позади остались окованные бронзой ворота, Чэйсули и их лиир рассыпались по замку-крепости, отвоевывая стены и башни — розовые стены и башни Хомейны-Мухаар. Я спешился у подножия мраморной лестницы, ведущей к двери под высокой аркой и медленно начал подниматься по ступеням, сжимая в руках обнаженный меч. Боги, этот дворец наконец стал моим…
И, воистину, с божьей помощью. Я снова вспомнил о звездах.
Финн и Дункан поднимались на несколько шагов позади меня, с ними были и их лиир. И тут внезапно я остался один. Передо мной были украшенные серебряными чеканными пластинами двери Большого Зала. Позади все еще шел бой, но здесь его звуков было почти не слышно. Передо мной была моя толмоора.
Я улыбнулся. Толмоора. Да, так оно и было. Я распахнул двери и вошел.
Воспоминания обрушились на меня, как падающие камни. Одно за одним, одно за одним. Я помнил все…
Шеин, стоящий на мраморном возвышении, громоподобные гневные речи…
Аликс, призвавшая Кая прямо в зал — полет огромного ястреба, ветер, поднятый его крыльями, задувающий свечи… Снова Шейн, мой дядюшка, изгоняющий Чэйсули за стены города, которые они построили в давние времена, разрушающий магию, удерживавшую Айлини — обрекающий Хомейну на поражение… Моя рука стиснула рукоять меча. О боги, я слишком хорошо помнил это поражение!
Я пошел к возвышению, на котором стоял трон, не обращая внимания ни на солиндские гербы на стенах, ни на темно-синие драпировки с гербом Беллэма. Я прошел мимо длинной остывшей жаровни, протянувшейся вдоль зала, под сводами, украшенными затейливой резьбой по темно-медовому дереву и изображениями зверей… Нет, не зверей: лиир. До того, как Чэйсули начали рисовать лиир на шатрах, они вырезали их изображения из камня, украшая ими замки. Правда была здесь, на виду — все те годы, что мы называли Чэйсули лжецами.
Я остановился перед возвышением. Мрамор его разительно отличался от холодного серого камня пола, он был теплым, розовым, с золотыми поблескивающими прожилками. Достойный пьедестал для стоявшего на нем трона.
Трон Льва. Ножки и подлокотники его были сделаны в форме львиных лап, спинка трона была увенчана львиной головой. Темное древнее дерево, натертое пчелиным воском до гладкого шелковистого блеска, и вырезанные на дереве руны поблескивают позолотой. Сидение обтянуто красным шелком с вышитым .на нем золотым гербовым львом. Этого Беллэм не изменил — оставил льва, как он был.
Мой лев, мой Трон Львов.
Мой?..
Я обернулся, он стоял там, где я и ожидал его увидеть.
— Мой? — спросил я. — Или — твой? Дункан не пытался притвориться, что не понял моих слов. Он просто вложил в ножны окровавленный нож, скрестил на груди руки и улыбнулся:
— Он твой, господин мой. С этого часа — твой. До времени.
Позади него раздавались звуки боя. Дункан стоял в распахнутых дверях, украшенных серебряной листвой. Черные волосы ниспадали на его плечи — они были столь же грязны от пота и крови, как мои, а на лице его были свежие ссадины. Но даже такой, в залитых кровью кожаных одеждах, с витавшим вокруг него запахом смерти, он был светлее, чем все великолепие этого зала.
У меня перехватило дыхание. Пройти весь этот путь, чтобы понять, сколь мало я значу…
— Трон, — хрипло и резко сказал я, — предназначен для Мухаара-Чэйсули. Так ты сказал.
— Когда-нибудь так и будет, — согласился он. — Но этот день настанет, когда не будет ни тебя, ни меня.
— Значит, все так же, как с этим мечом… — я коснулся сверкающего камня.
— Предназначено для другого…
— Перворожденный возродится снова, — Дункан улыбнулся. — Но его придется ждать долго. Есть еще время.
Шелковый вкрадчивый шепот прервал наш разговор:
— А меня вы тоже ожидаете? Я резко обернулся, вырвав меч из ножен. Тинстар — Тинстар медленно и мягко, как кошка, вышел из алькова подле трона. Дункан дернулся — и Айлини поднял руку:
— Не стоит, Изменяющийся! Стой, где стоишь, иначе я точно убью его, — он улыбнулся, — Ведь тебя опечалит, если вы потеряете своего Мухаара в тот самый день, когда возвели его на престол? Не так ли?
Он не изменился — у Айлини нет возраста. Он улыбался. Его лицо с небольшой бородкой было совершенно спокойно, почти умиротворенно, волосы были по-прежнему густыми — черные с серебряными нитями. Он был затянут в черную кожу, в руке его сверкал серебром меч.
Я почувствовал одновременно страх, гнев и отчаянье, поднимающиеся в моей душе. Тинстар всегда поворачивал все по своей воле, мы были лишь куклами в его руках.
Обретя, наконец, власть над собственным голосом, я спросил:
— Почему ты убил Беллэма?
— Я? — он снова улыбнулся. Улыбнулся.
Я внезапно вспомнил Зареда — то, как он умер. Как Лахлэн музыкой своей Леди убил его. Я очень отчетливо вспомнил, как выглядело его тело съежившееся, скрюченное…
Как и тело Беллэма.
Я успел удивиться — всего на мгновение, но нельзя было дать Тинстару провести меня.
— Почему?
Он еле заметно пожал плечами:
— Он был… использован до конца. Он был бесполезен для меня. Он был уже не нужен, — безразличный жест руки словно перечеркнул существование Беллэма. Но я все вспоминал его тело — его смерть. — Что еще? — с подозрением поинтересовался я. — Ведь было же и что-то еще.
Тинстар улыбнулся, его черные глаза сверкнули и я принужден был отвести взгляд. На его пальце сияло бело-голубое пламя. Кольцо. Оправленный в серебро кристалл.
— Было, — согласился он, — маленькое обещание, о котором ему так хотелось забыть. Беллэм был достаточно глуп, чтобы пожелать выдать свою прекрасную дочь за элласийского принца, а она была уже отдана мне, — на его красивом спокойном лице возникла насмешливая улыбка. — И тогда я сказал ему, что он умрет, если в этот день начнет битву с тобой. Бывают дни, когда твои боги сильнее моих.
Я сжимал в руке меч. Я так хотел нанести удар — но сейчас не мог. У меня оставалось, однако, другое оружие:
— Электра? — сказал я, — Твоя любовница, как я слышал? Что ж, я забуду ее прошлое ради ее будущего — ради того, чтобы она стала моей женой и королевой Хомейны.
В его глазах вспыхнул гнев:
— Ты не возьмешь в жены Электру.
— Возьму, я поднял меч так, чтобы он увидел сияющий рубин. — Как ты собираешься помешать мне, когда даже боги за меня?
Тинстар улыбнулся снова. И в тот момент, когда я сделал выпад, протянул руку и перехватил мой меч.
— Умри, — почти ласково сказал он. — Я устал от этих детских игр. Думаю, пришло время покончить с ними.
Словно молния пробежала от кисти руки до плеча. Мой удар достиг цели, но крови не было. Вместо того Айлини превратил мой меч в проводник своей силы и нанес мне удар — без оружия, одной своей магией.