— Нет! — крикнул я, — Ты что, хочешь предать меня богам? Дункан… мне страшно…
Эхо подхватило это слово. Дункан ждал. Он уже почти подчинил меня своей воле. Я чувствовал, как по моему телу течет пот, страх охватил меня. Меня била дрожь.
— Человек должен предстать перед богами обнаженным.
Итак, он хочет, чтобы я еще и разделся. Угрюмо, зная, что он сейчас увидит, как съежились мои гениталии, я стянул сапоги, рубаху, а под конец и штаны. В глазах Дункана не было ни жалости, ни насмешки. Только сопереживание и понимание.
Он подошел к факелам, взял их и двинулся к лестнице. Дверь была открыта, но я знал, что уже не выйду через нее.
— Когда я закрою выход, ты должен прыгнуть.
Он закрыл выход.
И я прыгнул…
Глава 19
Жа-хай, чэйсу, Мухаар…
Эти слова эхом отдавались в висках.
Жа-хай, чэйсу, Мухаар…
Я падал и падал. Так далеко… В черноту, в совершенную пустоту. Так долго — так далеко…
Я закричал.
Звук отразился от стен колодца — гладких скругленных стен, которые я не мог видеть. Эхо возвратило его, усилив, заставив вибрировать мои кости.
Я падал.
Я подумал, слышал ли меня Дункан. Я подумал… подумал… Я больше не думал ни о чем. Я просто падал.
Жа-хай, чэйсу, Мухаар…
Эта пропасть поглотила меня, я падал назад во Чрево. И не знал, извергнет ли оно меня снова…
Дункан, о, Дункан, почему ты не предупредил меня …но можно ли предупредить об этом, как должно? Или остается падать, и падать, и падать, чтобы узнать, чтобы понять?..
Вниз.
Я был пойман. Что-то задержало, остановило меня в моем бесконечном полете вниз. Что-то обвилось вокруг моих лодыжек и запястий. Руки? — нет, что-то иное, что-то, что протянулось из темноты, крепко охватив мои запястья и лодыжки, ноги и грудь. Я висел животом вниз над кромешной тьмой.
Меня вырвало. Блевота, поднявшаяся из глубины желудка, хлынула у меня изо рта вниз, в глубину. Я был опустошен — оболочка трепещущей плоти. Я висел совершенно неподвижно, не решаясь ни пошевелиться, ни вздохнуть — безмолвно моля, чтобы то, что меня поймало — что бы это ни было — не выпустило меня снова.
Боги… не дайте мне упасть… только не это — снова…
Сеть? Прочная тонкая сеть, возможно, укрепленная на невидимых мне выступах по окружности ямы? На верхних краях я ничего подобного не видел, но, может быть, стены ямы вовсе не такие гладкие, как мне показалось? Может, отсюда даже можно выбраться…
Невидимые жгуты не впивались в тело — просто поддерживали меня в неподвижности, так, что я касался только воздуха. Сеть поддерживала меня — но так, что я не ощущал ее.
Колыбель. И — ребенок, висящий лицом вниз в Утробе.
— Дункан? — прошептал я, страшась, что звук моего голоса нарушит шаткое равновесие. — Так и должно быть?..
Но Дункана не было — я остался совершенно один, и понимал, почему он сделал это. Финн не слишком много говорил о ритуалах Чэйсули, связанных с инициацией, поскольку большинство воинов считалось взрослыми, обретя связь с лиир, но я думал, что было что-то еще. И я, будучи хомэйном, то есть неблагословенным, никогда не смогу узнать ничего об этих ритуалах — если только это не поможет мне выяснить, что же делает Чэйсули — Чэйсули.
Этой ночью я сделаю тебя королем.
Королем, подумалось мне, или помешанным? Страх может сломать душу.
Я не шевелился. Я висел. Я слушал. Я думал о том, вернется ли Дункан, чтобы проверить, как я и что со мной. Я услышу его. Для меня сейчас даже его бесшумные шаги прозвучат ударом камня и камень. Я услышу его, потому что вслушиваюсь в тишину с отчаяньем человека, который хочет сохранить разум. И, если он войдет, я крикну ему, чтобы он выпустил меня.
Возможно, я даже буду умолять его.
Войди принцем и выйди Мухааром.
Боги, да стоит ли это того?
Воздух. Я дышал. Он был безвкусным — не вонючим, не ароматным, может быть, в стенах колодца есть отверстия, через которые можно было бы бежать…
Я висел в полном безмолвии. Когда повернул голову — медленно-медленно услышал, как проворачиваются в своих гнездах шейные позвонки. Не звук: тень звука, шорох, шепот. Но я слышал его.
Я слышал, как что-то забилось внутри: па-тамм па-тамм па-тамм…
Шаги? — нет. Дункан? — нет.
Па-тамм па-тамм па-тамм…
Ветер летел сквозь меня, шипя, свистя и рыча. Я закрыл глаза и попытался замкнуть слух.
Па-тамм па-тамм па-тамм…
Я висел в пустоте. Обнаженный и совершенно одинокий. Чрево Земли. Снова младенец — вот чем я был, нерожденная душа, заключенная в Утробе. То, что я слышал, было только лишь биением моего сердца, шумом моего дыхания. Я снова стал младенцем — и, боги! как я хотел родиться снова!
— Дунканннн…!
Я закрыл глаза. Я висел. Исчезала холодная дрожь страха, я утратил осязание, я не чувствовал больше, что меня держит хоть что-то — даже эти невидимые жгуты…
Я плыл.
Тишина.
По течению…
Ни тепла. Ни холода. Ничего. Ничто. Я плыл в отсутствии звуков, запахов, ощущений. Меня не существовало.
Я ждал с бесконечным терпением.
Звон. Как звон стального клинка о клинок. Звон. Звук…
Он наполнил мою голову. Мне казалось, я ощущаю его, чувствую его запах — у него был привкус крови. Может, я прокусил губу? Нет. Крови у меня не было. Была только плоть, поддерживаемая невидимыми и неощутимыми.
Я знал, что мои глаза открыты, что они смотрят. Слепо. Я видел только тьму — совершенное отсутствие света. А потом она поднялась — восстала, захлестнула меня — и на меня обрушился свет мира.
Я закричал. Весь свет мира — это слишком, слишком — или вы хотите ослепить меня?
Это ненадолго сделает тебя одним из нас.
— Дункан?..
Я прошептал это имя — но в невыносимой тишине оно прозвучало криком. Я задергался в своих путах — и осознал, что у меня есть тело. Тело. Две ноги, две руки, голова. Я — человек. Мужчина. Кэриллон Хомейнский.
Ненадолго — ты поймешь, что значит быть Чэйсули.
Но я не понимал этого.
Я вообще ничего не понимал и не знал сейчас.
Я думал только о том, чтобы родиться.
Шелест крыльев — и, показалось, скрежет когтей. Кай?.. Нет. Дункан оставил его наверху.
Шорох крыльев — словно большая птица развернула их, расправила — снова сложила и принялась чистить перышки. Крик сокола — яростный голос ястреба, настигающего добычу — вопль разгневанного орла…
Птицы. Меня окружили птицы. Я чувствовал дуновение ветра, поднятого их крыльями — легкие, как вздох, прикосновения перьев к лицу… Как же мне хотелось стать одним из них, ощутить ветер, наполняющий меня, поддерживающий меня, почувствовать, как мои крылья рассекают воздух — свободную радость полета, и танцевать — да, танцевать в потоках воздуха…
Какое искушение! Я крикнул — крикнул изо всех сил:
— Я человек, а не птица! Человек, а не зверь! Человек, а не Изменяющийся!
Тишина обняла меня, коснулась моего лба. Па-тамм, па-тамм, па-тамм…
Шепот.
ДемонДемонДемон… Я плыл в пустоте. ДемонДемонДемон… Я вздрогнул. Нет.
ИзменяющийсяОборотеньЧейчули НетНетНет.
Я улыбнулся. ЧеловекЧеловекЧеловек.
Ты Изменяешься ИзменяешьсяИзменяешься…
Благословение богов, заметил я. От него не отрекаются.
ЗверьЗверьЗверь…
Нет!Нет!Нет!
Я плыл в пустоте. Я стал зверем.
Я бежал. Бежал на четырех лапах. Четвероногий зверь с пушистым хвостом — я бежал. Я познал радость этой свободы.
Теплая земля под моими лапами — мои когти вонзались в нее. Запахи деревьев и трав, неба и ветра. Радость краткого прыжка-полета через ручей. Горячая кровь добычи, вкус мяса на языке. Но более всего — свобода, совершенная, полная свобода: отбросить все горести и тревоги, жить настоящим. Не вчерашним и не завтрашним днем: настоящим. Жить по-настоящему. Теперь. Сейчас. В этот миг.
Я осознавал себя лиир.
Лиир?.. Я остановился. Я стоял в тени старой березы. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь листву, золотыми монетами усыпал мой путь.
Лиир?
Волк. Такой, как Сторр: серебряный мех, янтарные глаза. Свобода, сила н грация, которой никогда не знать человеку.