— О нет, Кэриллон, нет! Не торгуй своей сестрой!
— Торри предназначена для принца, — нетерпеливо сказал я. — Она все равно выйдет замуж за одного из них: к чему ждать? Мне нужны люди, а Торри нужен супруг. Достойный супруг, — я невольно подумал о Лахлэне. — Я знаю — не в обычае Чэйсули так предлагать женщин. Но это традиция большинства Царствующих Домов. Как еще можно найти мужчину или женщину, достойных по положению такого брака? Торри давно вступила в зрелый возраст: значит, придется увеличить приданое. Встанет вопрос о том, девственна ли она…
Я снова посмотрел на Донала, подумав, что он слишком молод для таких разговоров. Но он был — Чэйсули, и даже в свои годы казалось, понимал едва ли меньше меня.
— Она жила несколько лет у Беллэма, он даже собирался жениться на ней.
Встанет вопрос и об этом. Но она — моя сестра, а это чего-то да стоит. Я получу за нее достаточно высокую цену.
— И союзников для Хомейны, — что-то в голосе Дункана помогло мне угадать его мысли. — Разве Чэйсули недостаточно?
— Не в этот раз, — прямо ответил я, — Торн нанесет не один удар. Беллэм напал сразу — Торн умеет учиться на чужих ошибках. Он перейдет границы не в одном месте, а в нескольких, разбив свое войско на более мелкие отряды. Если я рассредоточу силы Чэйсули, я сделаю слабее лучшее свое оружие. Чтобы достойно встретить вторжение, мне нужно больше людей.
Дункан изучающе посмотрел на меня, потом улыбнулся — почти неприметно:
— Ты подумал, что мы не придем?
— Я не могу приказывать вам — никому из вас, — тихо ответил я. — Я прошу.
Улыбка стала шире, я увидел, как сверкнули белые зубы — не в оскале, как зубы Финна, Дункан откровенно веселился:
— Собирай армию, Кэриллон. Ты получишь помощь Чэйсули. Делай., что должно, чтобы получить помощь союзников. Мы встретим Торна и отправим его назад на его остров… — он помолчал. — Если, конечно, Торн переживет эту встречу.
Аликс взглянула на мужа, потом перевела взгляд на меня:
— Что сказал тебе Финн, когда ты его встретил?
— Немногое.
— Но ты же знаешь, зачем он приходил… Я внезапно почувствовал себя неуютно:
— Мне было сказано, что это связано с очищением. Что-то вроде ритуала.
— Да, — согласился Дункан, — А теперь ему пришлось вернуться.
Чаша стыла в моих руках.
— Он сказал, что ему больше некуда идти. Что, проще говоря, вы отослали его прочь из Обители, — я пытался сделать так, чтобы мой голос звучал спокойно, однако мне это не удалось. Финн стал настолько близок мне за эти годы, что сейчас я даже его брата готов был обвинить в несправедливости и жестокости.
— Финну здесь всегда будут рады, — возразил Дункан. — Никому из Чэйсули не может быть отказано в очищении, когда он в этом нуждается. Просто его место рядом с тобой, и он знает это.
— Даже когда он так несчастен? У Аликс было взволнованное лицо:
— Я знала, что ему не нужно уезжать…
— Он и сам может с этим разобраться, — Дункан взял мою чашу и, наполнив ее горячим питьем, снова отдал мне. Это была высокая честь — вождь клана сам наливал мне чашу, но для меня он был просто Дунканом.
— Что-то сильно изменило его, — нахмурившись, я отпил глоток меда. — Он… другой. Не знаю, как объяснить…
Я покачал головой, вспомнив выражение глаз Финна:
— То, что произошло с Электрой, испугало меня. Я никогда не видел его таким.
— Потому он и пришел, — согласился Дункан, — потому и оставался здесь так долго. Восемь недель, — он был мрачен. — Редко ленник так надолго оставляет своего сюзерена — разве что это связано с родственными или клановыми узами. Но он не мог жить с памятью о том, что сделал. Он и пришел сюда, чтобы обновиться.
Чтобы коснуться силы земли через и-тоша-ни…
Внезапно Дункан показался мне очень усталым и словно бы постаревшим:
— С каждым раз или два в жизни случается так, что нам необходимо пройти через очищение.
Даже в переводе на Хомейнский в этом слове чудился какой-то неуловимый оттенок смысла, которого я не мог понять. Дункан говорил о том, чего не знал и не испытал ни один хомэйн — даже я, хотя однажды я и был близок к Чэйсули.
Однако не так близок, чтобы понимать до конца их кодекс чести и связующие их узы.
Дункан отпил меду. Я заметил, что его волосы по-прежнему были черны, как ночь — ни единой серебряной нити. Мне это показалось странным: все-таки Дункан был старшим братом.
— Я не уверен, что он очистился, — очень тихо сказала Аликс. — Он… несчастен, — она бросила взгляд на Дункана, — но это очень личное.
— Почему он ничего не говорит мне? — я не мог скрыть отчаянья. — Видят боги, мы были ближе многих. Мы делили годы изгнания — только из-за меня, ведь он-то мог остаться со своими! — я смотрел на них обоих, взглядом почти моля их о понимании. — Почему он ничего не говорит мне?
— Это очень личное, — повторил Дункан. — Нет, он ничего не скажет тебе.
Для этого он слишком хорошо тебя знает.
Я выругался и тут же озабочено оглянулся на Донала. Но мальчишки растут я не сомневался, что он уже слышал нечто подобное. Финн обучил меня ругательствам Чэйсули.
— Значит, он рассказал вам, что сделал с Электрой?
— С Тинстаром, — поправил Дункан. Во внезапно наступившей тишине слышно было только потрескивание дров. В воздух взлетела стайка искр.
— Тинстар? — наконец, выдохнул я.
— Да. Он не собирался убивать Электру, неужели ты так и не понял? — Дункан нахмурился, — Неужели он тебе ничего не сказал?
Я вспомнил, как Финн повторял это, повторял снова и снова, хрипло и потрясение: Тинстар здесь. А я даже не задумался об этом.
— Он говорил что-то…
— Тинстар устроил ловушку, — объяснял Дункан, словно повторяя слова Финна.
— И ловушка была в самой Электре, в ее мозгу, так что любой, кто попытался бы применить к ней магию земли, поддался бы жажде обладания.
— Обладания?.. — я вздрогнул от удивления. Огонь очага отбрасывал янтарные блики на лицо того, кто сидел передо мной. Дым уходил вверх, в отверстие в куполе, но внутри его оставалось достаточно — в воздухе повисла туманная мокрая дымка. Дункан в неярком свете был весь бронза, золото и чернь, а золотая серьга в виде ястреба притягивала взгляд. В шатре царил запах дыма, влажной шерсти и меда, сладкого меда с горьковатым и пряным привкусом.
— У Айлини есть эта власть, — тихо сказал Дункан, — Это уравновешивает наш дар — противостоит ему. Мы никому не позволили бы говорить, что мы подобны Айлини, — он нахмурился и замолчал на несколько мгновений, глядя в свою чашу. Когда мы используем наш дар, мы не отнимаем души. Это скорее предложение — ведь воля покорена всего на несколько мгновений…
Снова нахмурился — на этот раз его выражение лица меня встревожило:
— Когда это делает Айлини, он поглощает всю душу — всю, без остатка — ничего не возвращая назад.
Наступило молчание. Дункан протянул руку и взъерошил волосы Донала жестом, выдававшим его нежность к мальчику — тот подвинулся к отцу, протиснувшись между ним и его лиир. Я подумал, что Дункан, зная, как внимательно, ничего не пропуская, слушает его мальчик, решил рассеять его страхи. Видят боги, мне и самому стало не по себе.
— Финн отреагировал на это, как любой Чэйсули — как, может быть, поступил бы и ты на его месте, — Дункан был серьезен. — Он пытался убить ловца, воспользовавшись его же ловушкой. Это… можно понять, — он встретился со мной взглядом. — В этот миг она не была для него Электрой — вообще не была женщиной, для Финна она была Тинстар. Тинстар был — там. В ней. Я помрачнел:
— Это значит, Тинстар знал, что Финн…
— Я не сомневаюсь в этом, — отчетливо сказал Дункан. — Айлини расставляют ловушку, чтобы убивать. Тинстар не собирался оставлять Финна в живых. Но что-то — кто-то — предотвратил его смерть, разорвав связь.
— Это был я, — я вспомнил, как Электра вцепилась в руку Финна, расцарапав ее до крови. Как он не мог вырваться.
И внезапно я вспомнил, как он убил хомэйна, посланного убить его — там, в Эллас, больше года назад. Как он говорил, что коснулся Тинстара, что Тинстар послал этого человека…