— понимал.
Ведь это Финн увидел меня в постели Электры.
Его жемчужные зубы обнажились в короткой усмешке, когда я конвульсивно дернулся на постели, рука его легла на живот Электры.
Я пытался подняться, но мое тело не повиновалось мне. Тинстар подошел ближе, вступив в огненную сферу, и коснулся меня рукой.
— Я закончил играть с тобой, — сказал он. — Пришло мое время править.
Помнишь, каким был Беллэм, когда ты нашел его на поле боя?
Я снова дернулся, и Тинстар тихо рассмеялся. Электра следила за мной, как ястреб за добычей, выжидая удобного момента, чтобы нанести удар.
— Чэйсули и-хэлла шансу, — сказал Тинстар, — Передай мое приветствие богам.
Я почувствовал, как что-то начинает меняться в моем теле. Я пытался бороться с этим — но мои мышцы напрягались, против воли управляя моими членами.
Ноги согнулись так, что я едва не заорал, колени вдавливались в грудную клетку.
Кисти рук сжались в кулаки, зубы обнажились в зверином оскале. Я чувствовал, как моя плоть словно бы усыхает на костях.
Я взвыл без голоса, давясь беззвучным воплем, и понял, что я — уже мертвец. Тинстар убил своего соперника.
Чэйсули и-хэлла шансу, сказал он. Да будет с тобой мир Чэйсули. Странное прощальное слово от Айлини — хомэйну. Ни у того, ни у другого не было магии Чэйcули, но Тинстар все же напомнил мне о ней. Напомнил о четырех днях, проведенных в подземелье, когда я чувствовал себя Чэйсули.
Почему бы не попробовать еще раз? Разве я не чувствовал тогда, вися во тьме, магической силы этого народа?
Мои глаза были широко распахнуты — я закрыл их и, чувствуя, как съеживается моя плоть, присыхая к костям, погрузился в глубины своей души, пытаясь нащупать там то, чего когда-то коснулся: то, что делало меня тогда Чэйсули.
Однажды — на четыре дня. Четыре дня я был с богами. Разве я не могу снова дотянуться до них?..
Звенящую тишину разорвал лязг меча.
Больше я не слышал ничего.
Глава 5
Тишина. Тьма ушла, сквозь мои сомкнутые веки проникал солнечный свет.
Перед глазами плясали алые — оранжевые — желтые пятна.
Я лежал неподвижно. Не дышал — не смел вдохнуть, пока легкие не опустели и сердце не забилось бешено о ребра. И только тогда я сделал неглубокий вдох.
Потом появилась тень — темное пятно, закрывавшее от меня свет солнца. Она двигалась с шепотным шорохом, словно ветер в траве. Словно распахнутые крылья ястреба.
Страшась ничего не увидеть — и все же желая видеть — я открыл глаза. И увидел. Ястреб сидел на спинке стула, его загнутый крючковатый клюв поблескивал в лучах солнца, а яркие глаза его были полны мудрости. И терпения, бесконечного терпения. Кай был невероятно терпеливой птицей.
Я повернул голову. Полог моей кровати был поднят и закреплен на деревянных резных столбиках кровати ало-золотыми шнурами. Лучи солнца сияющим потоком врывались в ближнее ко мне окно. Золото, золото везде — на моей постели, на руках Дункана…
Я услышал свой шумный вздох и хриплый голос:
— Тинстар убил меня.
— Тинстар пытался.
Я чувствовал под собой кровать — словно колыбель, покоящая мое тело, хотя роскошное убранство этого ложа скорее подавляло меня. Все было преувеличено, все — чуть-чуть слишком. Я слышал самые тихие звуки, видел цвета так, как никогда прежде, чувствовал нити в ткани простыней… Но более всего я чувствовал напряженное внимание Дункана.
Он сидел на табурете очень прямо и неподвижно: ждал. Следил за мной, словно ожидал от меня чего-то большего. Я не мог представить, что это может быть — мы ведь уже обсудили уход Финна. И все же я знал, что он боится.
Дункан — боится? Нет. Он не был на это способен, да и нечего ему бояться..
Я попытался снова овладеть своим голосом:
— Ты знаешь, что произошло..?
— Я знаю только то, что рассказал мне Роуэн.
— Роуэн, — я нахмурился. — Роуэна не было там, когда Тинстар пришел, чтобы убить меня.
— Был, — Дункан коротко улыбнулся. — И тебе следовало бы поблагодарить за это богов, иначе сейчас ты был бы уже мертв. То, что Роуэн появился вовремя, не позволило Тинстару осуществить свое намерение, — он сделал паузу. — Это… и та сила, которой ты отбросил его.
Я почувствовал, что мое сердце сжалось:
— Значит, я все же владел магией! Он кивнул:
— Да. На миг ты сумел овладеть той же силой, которой наделены мы. Этого не хватило бы, чтобы надолго задержать Тинстара — он убил бы тебя чуть позже
— но появление Роуэна решило все. Присутствие Чэйсули, даже не имеющего лиир, было достаточно, чтобы ослабить власть Тинстара еще больше. Он мог только принять смерть от меча Роуэна. Потому — он бежал. Но не раньше, чем коснулся тебя, — он снова помолчал. — Ты едва не умер, Кэриллон. Не думай, что ты легко отделался.
— Он ушел?
— Тинстар, — кивнул Дункан. — Он оставил Электру. Я закрыл глаза, вспомнив, как она выступила из темноты, чтобы рассказать мне правду о ребенке.
Боги — ребенок. Тинастара…
Я снова перевел взгляд на Дункана, глаза у меня слезились, язык еле ворочался:
— Где она?
— В своих покоях под стражей Чэйсули, — Дункан был очень серьезен. — У нее есть своя власть, Кэриллон, мы не хотим рисковать.
— Нет. Я попытался приподняться на локте и понял, что тело отказывается повиноваться мне. Все мои члены затекли и болели гораздо сильнее, чем после боя — словно сырость проникла в кости. Потом я коснулся плеча, вспомнив о своей ране: бинтов не было. Остался только маленький след шрама.
— Ты меня вылечил…
— Мы пытались. С раной от стрелы было просто. А с… остальным — нет.
Кэриллон… — мгновение он молчал, и я увидел, как помрачнело его лицо. — Не думай, что так легко одолеть силу Айлини. Даже магией земли нельзя возвратить то, что отнято у души. Сила Тинстара слишком велика. То, что отнято у тебя, невозможно вернуть. Ты… ты таков, как есть.
Я уставился на него, все еще не понимая. Потом оглядел себя — и не заметил ничего особенного. Чувствовал я себя неважно, это верно, но нужно просто отлежаться — и все пройдет…
Дункан ждал. Я снова попытался приподняться и сесть — по-прежнему с огромным трудом, но на этот раз мне все же удалось справиться с собой. Я свесил ноги с постели, поднял голову, чувствуя, как похрустывают суставы, и остался сидеть. Мышцы свело от усилия.
И тут я увидел свои руки.
Суставы распухли, кожа обтягивала фаланги пальцев, ладони стали мягче, почти исчезли мозоли, необходимые для работы с мечом, пальцы чуть заметно искривились, напоминая птичью лапу. И еще — руки болели. Даже сейчас, в теплом свете дня, я ощущал грызущую кости боль, — Долго? — отрывисто спросил я, понимая, что провел в постели больше, чем несколько дней.
— Два месяца. Мы не могли вывести тебя из оцепенения.
Обнаженный, я поднялся с постели и заковылял через всю комнату к настенному зеркалу. И полированное серебро открыло мне правду о том, что сделал со мной Тинстар.
Кэриллон остался Кэриллоном, его вполне можно было узнать. Но он стал старше, намного старше — по меньшей мере, на двадцать лет.
— Это мой отец, — потрясенно проговорил я, вспоминая лицо с отметинами времени, всплывшее из глубины зеркала. Темно-золотые волосы подернулись инеем седины, поседела и борода. От глаз разбегались лучики морщинок, морщины наметились у крыльев носа, в углах рта, хотя по большей части были скрыты бородой. И глубоко в потемневших голубых глазах таилась боль.
Неудивительно, что так ломило кости. Та же болезнь, что и у моей матери изуродованные руки, истончившиеся пальцы, болезненно распухшие сочленения. И с каждым годом все сильнее будет боль, все неотвратимее беспомощность.
Тинстар коснулся меня, и моя юность пролетела в одно мгновение.