Я позволил себе улыбнуться, хотя вовсе не чувствовал веселости:
— Я убил твоего отца, господин мой Аларик, потому что он хотел свергнуть мой Дом и заменить его своим. Я мог бы сделать то же самое и с тобой, — я помолчал. — У твоего брата есть ответ на это?
Хрупкое тело Аларика напряглось:
— Да, мой господин. Я прислан сказать, что мы не признаем твоей власти.
Я подпер подбородок рукой:
— Осрик посылает тебя прямо в пасть хищника с такими словами, мой юный Атвийский орел?.. Что ты скажешь на то, чтобы остаться здесь заложником?
Лицо Аларика залила краска гнева, но он не дрогнул:
— Мой брат сказал, что я должен быть готов к этому.
Я нахмурился:
— Сколько лет Осрику?
— Шестнадцать. Я вздохнул:
— Так молод — и уже готов рисковать своим братом и своей страной…
— Мой отец говорил, что ты всегда был врагом Атвии, и что тебя нужно остановить, — при воспоминании об отце в карих глазах мальчика отразилось горе, губы дрогнули, но он почти мгновенно справился с собой. — Мой брат и я будем служить памяти нашего отца и будем сражаться с тобой вместо него. В конце концов, мы победим. На крайний случай, мы просто переживем тебя. Ты стар, мой господин… я и Осрик молоды.
Я почувствовал, как внутри у меня все сжалось. Значит, стар, да? Впрочем, в его глазах таким я и был.
— Слишком молод для того, чтобы умереть, — мрачно сказал я. — Приказать тебя убить, а, Аларик?
Его лицо побелело. Внезапно он снова стал маленьким мальчиком:
— Если ты хочешь этого, мой господин… я готов, — его голос еле заметно дрогнул.
— Нет, — резко ответил я, — не готов. Ты только так думаешь. Ты еще должен научиться смотреть смерти в глаза и узнавать ее в лицо, знай ты ее, не согласился бы умереть так легко, — я рывком поднялся, с трудом сдержав готовые сорваться с языка ругательства. — Служи своему господину, мой мальчик… служи ему так, как сможешь. Но служи ему дома, в Атвии, я не убиваю мальчишек и не сажаю их в темницу.
Аларик поймал тяжелое кольцо, которое я бросил ему. Он выглядел потрясенным:
— Я могу ехать домой?
— Ты можешь ехать домой. Скажи своему брату, я возвращаю ему его наследника, хотя и не сомневаюсь, что, как только он возьмет себе жену, у него появится еще один.
— Он уже женат, мой господин.
Я снова изучающе посмотрел на мальчика:
— Скажи ему также, что дважды в год Хомейнские корабли будут приплывать в Рондьюл. На эти корабли Осрик должен будет погрузить дань Хомейне. Если вы хотите быть независимыми от Хомейны, мой молодой господин, вам придется платить дань, — я помолчал. — Ты можешь также передать ему, что если он снова начнет войну против меня, он умрет.
На лице мальчика отразилось смущение:
— Я скажу ему, мой господин. Но… что касается дани…
— Вы будете платить ее, — я не дал ему договорить. — Я отправлю с тобой послание твоему брату завтра утром: там будут оговорены все детали. Вы должны заплатить за свою глупость — за попытку завоевать Хомейну, — я подал знак одному из ожидающих слуг. — Проследите, чтобы его накормили и устроили так, как подобает его званию. Утром он может отправляться домой.
— Слушаю, мой господин.
Я положил руку на плечо Аларика и повернул его к ожидавшему его слуге:
— Иди с Бреманом, мой гордый юный принц. Никто в Хомейне-Мухаар не причинит тебе вреда.
Я подтолкнул его и проследил за ним глазами, пока он шел к Бреману. Через мгновение оба исчезли.
Роуэн прочистил горло:
— Разве он — не ценный заложник, мой господин? — Да. Но он — ребенок.
— Я думал, что и такое часто бывает… Разве принцев не отдают на воспитание в дружественные королевства? Какая разница, если…
— Я не стану отнимать у него детства, — я передернул плечами: в комнате было сыро и холодно. — Осрик уже женат. Вскоре у него будут сыновья, Аларик не будет ему так нужен. Поскольку я сомневаюсь в том, что Осрик имеет намерения в скором времени напасть на Хомейну, я ничего не теряю, позволяя Аларику уйти.
— А когда, повзрослев, он начнет войну?
— Тогда я с ним и разберусь. Роуэн вздохнул:
— А что Осрик? В шестнадцать он уже не ребенок, но еще и не мужчина.
— Если бы это был Осрик, я бросил бы его в темницу, заковав в цепи, — я помедлили со следующей фразой. — Чтобы выбить из него эту спесь.
Роуэн улыбнулся:
— Ты, должно быть, все еще способен на это, мой господин.
— Может быть, — я прямо взглянул на Роуэна. — Но если он такой же, как его отец — или Кеуф, его дед — Осрик и я сойдемся в бою. И один из нас умрет.
— Мой господин, — в дверях стоял слуга, отвесивший мне вежливый поклон. Мой господин Мухаар, там мальчик.
— Бреман забрал Аларика, — сказал я. — С ним должны были обращаться со всем возможным почтением.
— Нет, мой господин, другой мальчик. Чэйсули. Я нахмурился:
— Продолжай.
— Он утверждает, что родня тебе, господин, у него волк и сокол.
Тут я рассмеялся:
— Донал! Верно, он мне родня. Но с ним, кроме лиир, должна быть еще и его мать.
— Нет, мой господин, — человек выглядел обеспокоенным. — Он один, если не считать зверей, и, похоже, с ним не церемонились.
Я пошел мимо него к выходу из комнаты и почти тут же увидел сокола, сидящего на подсвечнике — свечи, разумеется, не горели. Волк стоял подле Донала, поджав одну лапу. Черные волосы Донала были спутаны, лицо его было изможденным и усталым, а на горле были заметны синяки.
Он увидел меня и уставился широко раскрытыми глазами, явно не узнавая знакомого лица — я-то знал, что он сейчас видит.
— Донал, — промолвил я, и тут он узнал меня и бросился ко мне через всю комнату.
— Они забрали мою жехаану, — его голос дрожал. На мгновение он прикрыл глаза, стараясь сдержать слезы, потом попытался заговорить снова:
— Они забрали ее… и убили Торрина прямо на ферме!
Я выругался про себя. Донал прижался ко мне — мне захотелось обнять его, взять на руки — но я не сделал этого. Я кое-что знал о гордости Чэйсули — даже если тот Чэйсули, с которым я имел дело сейчас, был еще ребенком.
Я положил руку ему на затылок, и он уткнулся мне в грудь. Внезапно я подумал об Айслинн — что она скажет о нем, когда будет достаточно взрослой?
Ведь этот мальчик станет моим наследником..
— Пойдем, — сказал я, вставая, — мы поговорим об этом в другом месте.
Я повернулся, чтобы увести его из комнаты, но он поймал меня за руку. На мгновение я забыл о своем решении, наклонился, чтобы взять его на руки, и пошел с ним к ближайшей скамье в комнате потеплее. Я сел и посадил его себе на колени, поморщившись от боли.
— Ты должен рассказать мне, что произошло, так подробно, как только можешь. Пока я не узнаю всего, я ничего не могу сделать.
Лорн хлопнулся на пол у моих ног с тихим рычанием, но его карие глаза не отрывались от лица Донала. Сокол влетел в комнату и сел, возбужденно вскрикнув.
Донал потер глаза и я увидел, какими воспаленными они были. Он был настолько измучен, что готов был свалиться от усталости, но мне нужно было узнать, что произошло, и узнать это немедленно. Вошел Роуэн, и я приказал ему жестом налить Доналу пару глотков вина.
— Моя жехаана и я — мы направлялись сюда, — начал Донал. — Она сказала, что ты за нами послал. Но дело не было срочным, и мы остановились на ферме…
Он умолк — Роуэн принес вина. Я поднес чашу к его губам, дал ему выпить, потом вернул чашу Роуэну. Донал вытер рот и продолжил:
— Когда мы были там, пришли какие-то люди. Сперва они отнеслись к моей жехаане с великим почтением. Они предложили нам вина, а сами все смотрели на нас, и через мгновение Торрин и моя жехаана были без чувств. Они… они перерезали Торрину горло. Они убили его!
Я прижал его к себе чуть сильнее, видя лицо Роуэна, полное жалости и сострадания. Донал рано повзрослел — Роуэн еще раньше.
— Продолжай, Донал… говори, пока не скажешь все.
Его голос несколько оживился. Может, просто вино сделало свое дело.