– Да.
– Да-да, конечно. Они, вероятно, поведали вам очень убедительную историю о нашем прославленном М. Дасе. Вас удовлетворила эта история, мистер Лузак?
Последнюю фразу Кришна произнес почти шепотом, а вид у него при этом был настолько заговорщицки, что администратор в другом конце вестибюля нахмурился. Одному Богу известно, что он подумал насчет высказанного мне предложения.
Я колебался. Я не знал, какое отношение имеет ко всему этому Кришна, и мне не хотелось тратить время на выяснения. В душе я обложил Эйба Бронштейна последними словами за то, что он сунулся в мои приготовления и невольно свел меня с этим слизняком. В то же время я остро осознавал, что меня ждут Амрита и Виктория, и ощущал раздражение из-за того, что дело приняло столь неожиданный оборот.
Кришна, расценивший мои колебания как неуверенность, подался вперед и схватился за мое предплечье.
– У меня есть один человек, с которым вы должны встретиться, мистер Лузак. Один человек, который расскажет вам правду про М. Даса.
– Что вы подразумеваете под правдой? Кто этот человек?
– Я предпочел бы не говорить, – прошептал Кришна. Ладони у него были влажными. В его глазах проступали тоненькие желтые прожилки. – Вы поймете, когда услышите его рассказ.
– Когда? – отрывисто спросил я. Лишь чувство незавершенности, которое я ощутил в машине, удержало меня от того, чтобы послать Кришну ко всем чертям.
– Немедленно! – ответил Кришна с торжествующей ухмылкой. – Мы можем встретиться с ним сейчас же!
– Невозможно. – Я резко вырвал руку. – Я поднимаюсь наверх. Приму душ. Я обещал жене, что мы поужинаем вместе.
– Да-да. – Кришна кивнул и втянул воздух через нижние зубы. – Конечно. Тогда я договорюсь на девять тридцать. Это вас устроит?
Я колебался.
– Ваш друг хочет получить плату за информацию?
– О, нет-нет! – Кришна поднял ладони. – Он себе такого не позволит. Лишь с большим трудом мне удалось убедить его с кем-то поговорить об этом.
– В девять тридцать? – переспросил я. Мысль о том, что придется выходить в Калькутту вечером, вызывала у меня легкую тошноту.
– Да. Кафе закрывается в одиннадцать. Мы встретимся с ним там.
Кафе. В этом слове было нечто безобидно знакомое. Если бы здесь присутствовала какая-нибудь изюминка, которой я смог бы сдобрить статью…
– Хорошо, – сказал я.
– Я буду ждать вас здесь, мистер Лузак.
Женщина, державшая моего ребенка, не была Амритой. Я застыл, вцепившись в дверную ручку. Так бы я и стоял или даже вышел бы в замешательстве обратно в коридор, не появись в этот момент из ванной Амрита.
– Ой, Бобби, это Камахья Бхарати. Камахья, это мой муж, Роберт Лузак.
– Очень приятно познакомиться с вами, мистер Лузак.
Ее голос звучал дуновением ветерка по весеннему цвету.
– Рад познакомиться с вами, мисс…, э-э-э… Бхарати.
Я тупо заморгал и посмотрел на Амриту. Я всегда считал, что Амрита с ее бесхитростными глазами и простыми чертами лица, близка к истинной красоте, но рядом с этой юной женщиной я видел лишь признаки надвигающегося среднего возраста на теле Амриты, намечающийся двойной подбородок и шишечку у нее на переносице. Остаточное изображение молодой женщины запечатлелось на сетчатке моих глаз, как оптическое эхо электрической лампочки.
Ее черные как смоль волосы опускались до плеч. Лицо ее имело форму вытянутого овала с совершенными чертами, среди которых выделялись нежные, слегка подрагивающие губы, созданные, казалось, для смеха и высших проявлений чувственности. Глаза у нее были потрясающие – невероятно большие, подчеркнутые тенями и тяжелыми ресницами, с такими черными, проникающими зрачками, что взгляд ее пронзал подобно темным звездам. Было в этих глазах что-то неуловимо восточное, причем в то же время в них отражалось присущее Западу, почти подсознательное ощущение внутренней борьбы бесплотного и земного.
Камахья Бхарати была молода – не больше двадцати пяти, – и шелковое сари на ней было таким легким, что казалось, будто оно парит в дюйме над ее телом, поддерживаемое неким неуловимым импульсом женственности, исходившим от нее подобно благоухающему ветерку.
Слово «сладострастие» у меня всегда отождествлялось с рубенсовской весомостью, – массой соблазнительной плоти, но почти видимое под движущимися слоями шелка тонкое тело этой женщины окатило меня такой волной сладострастия, что во рту пересохло, а из головы вылетели все мысли.
– Камахья – племянница М. Даса, Бобби. Она пришла узнать насчет твоей статьи, и мы проговорили с ней целый час.