Время номер один. «Ночь»
–= Ровно полночь =-
«Все они были мертвы. Всё как в тех играх: они умерли, а я выжил. Ну, что ж, я победитель!»
Внизу столпился народ, все смотрели вверх, даже не обращая внимания на хлеставший изо всех сил дождь и мощный встречный ветер, срывающий с них головные уборы. Одна женщина тщетно пыталась удержать над головой раскрытый зонтик.
«Я хотел этого, чтоб именно так всё и получилось. Ну... не именно так, но примерно. Это странно и даже смешно в некотором роде – я вижу отсюда камеры, объективы. Они снимают меня, чтобы потом показать. Вот, мол, псих и маньяк, вот он! А потом к этому приплетут какую-то далёкую мораль, из-за которой, по их мнению, это произошло. А может и не по их мнению, а по мнению того, кто больше заплатит. Скажут, что это был протест против чего-то, что виновато общество, а то и хуже – конкретные люди.»
Народ внизу шебуршал и толпился подобно муравьям в муравейнике. Кто-то что-то носил, убегал, прибегал, щёлкали вспышки, мигали мигалки на машинах.
«А ведь не было никакой морали и скрытого смысла, даже не надо искать. Никто в этом не виноват, никто не провоцировал. Я и сам-то не особо хотел это делать. Мы тогда сидели с друзьями, пили пиво. Я не пил. Совсем. Они о чём-то болтали, смеялись, а я сидел молча. И, сам не знаю, почему, я сказал, что хочу убивать. Они не обратили на это внимание, так тихо я говорил, не заметили они также, что вскоре я покинул их. Это было больше двух дней назад, вечером, часов в девять, в десяти километрах отсюда. Меньше суток понадобились мне для сбора всего необходимого. Не могу сказать, что это было легко, пришлось применить смекалку, чтобы найти реальную замену тому, чего достать не удалось.»
Иногда казалось, что звук сирен перебивает какой-то хриплый голос, о чём-то говоря. Сложно было разобрать что-то в этом гомоне: людские голоса, сирены, крики птиц, звук дождя, в конце концов.
«Ах, да, я же должен представиться... хотя бы для истории. Пускай, что история изменчива, что она лучше видится издалека, обрастая при этом всякими буграми. Я не верующий и никогда не читал Библию, знаю лишь отдельные строки. Засим процитирую: „И спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ: Легион имя мне, потому что нас много.“ Можете меня так и звать, если вам удобно. Я не умру в известном смысле, а буду жить дальше. Я бессмертен до тех пор, пока в человечестве живёт алчность и корысть. Я буду здесь.»
Он держался правой рукой за поручень, вкрученный в пол тремя мощными винтами со скруглёнными шляпками, чтоб не скрутили на лом. Дождь шёл уже вторые сутки, прерываясь только на рекламу, ветер хлестал его по щекам и глазам.
–= 23:28, более суток назад =-
Он спал крепко, набираясь сил перед крестовым походом на зверей в облике людей. Сон его был спокоен, дыхание ровным и глубоким. Он спал, но не видел ни одного сна, наоборот, мозг усиленно работал над решением каких-то глобальных проблем и задач.
«Я проснулся в своей кровати, хотя толком не помнил, как добрался досюда. Голова раскалывалась, и всё тело ныло. В любом случае, у меня было в запасе минут полчаса перед началом охоты. Надо было собираться.»
Он взял уже готовый школьный ранец, в котором лежала амуниция, и поставил его у двери. Тогда, в квартире напротив, у старого друга они праздновали какой-то юбилей, правда никому до этого не было дело, лишь бы была выпивка. Они часто собирались вместе, даже иногда без повода, просто встречались, болтали о всякой насущной ерунде, делились проблемами и в шутку строили планы на будущее. Витёк, самый старший из их дружеской четвёрки, был совладельцем какого-то магазинчика, торгующего детскими игрушками, посему он и обеспечивал спиртное и закуски. Несмотря на то, что он мог себе это позволить, на встречи он всегда приходил, закутанным в старый плащ.
– Это так модно, – любил говорить он. С ним не спорили.
«Сколько себя помню, он всегда появлялся в этом плаще.»
Сейчас это было как-то далеко, туманно. Он пытался что-то вспомнить, но не смог. Тогда он попытался вспомнить лица своих друзей, а конкретно Витька, который имел обыкновение произносить длинные тосты, не вгоняя при этом в скуку, но и тут его постигла неудача. То ли он не мог вспомнить, то ли не хотел, и не понимал этого.
Радио на кухне тихо играло лирическую музыку. Дикторы «Маяка» иногда прерывали её, чтобы сказать что-то своё, отдалённое от реальности, а потом, после паузы, она продолжалась. Им это было можно – делать большие паузы, а остальных бы, на коммерческих станциях, уже давно уволили бы за это.
На кухонном столе стояла лапша быстрого приготовления, банка тушёнки и пол буханки хлеба. На секунду его посетила мысль и отдалённое чувство голода: а не поесть ли? Нет! Может стошнить с непривычки, а тогда будет потеряно время. К тому же так он будет злее.
– Я ненавижу его. Ненавижу всем сердцем и даже сильнее. Ненавижу то, что поклоняются не ему, а деревянному тотему. Слышишь, ты! – он смотрел куда-то вдаль. – Все боги были бессмертными. Если ты есть, то останови меня! Ибо скоро твои любимые дети начнут умирать.
–= 00:00, сутки назад =-
– Галлюцинация? – вопрошал он сам себя.
На мгновение, когда он только выходил из дверей, ему почудился силуэт мужчины на лестничной клетке, но, быстро присмотревшись, он не заметил ничего.
«Я позвонил в дверь рядом. Такая толстая деревянная дверь, обитая снаружи чем-то вроде войлока. За ней жил мой сосед – человек преклонных лет со своей женой. Он и открыл мне. Я что-то начал быстро ему говорить, сам не понимаю, что это было. Он повернулся и пошёл внутрь. У меня было несколько секунд.»
Он снял с пояса обрез трубы и завёл руку с ним за спину. Как только пенсионер вышел из внутренностей квартиры, последовал удар. Раздался хруст. Труп молча осел на пол, крови почти не было, хотя череп был проломлен. Номер раз.