– Опять всё оставлено на произвол судьбы! – сокрушался он.
«На произвол судьбы?! Да кто ты такой, чтобы говорить что-то о произволах судьбы?! Благодаря этому произволу ты родился когда-то, а сейчас благодаря тому же произволу ты умрёшь. Радуйся! Тебя выбрала сама судьба для своей работы, а ты бубнишь! Не каждому выпадает шанс стать объектом судьбы.»
– Я не жалуюсь, но всё это как-то не так должно быть.
«Именно так, только так и никак иначе. В ином случае мы получим бытовуху.»
Пьянчуга быстрым движением руки разбил бутыль о край раскладушки. Осколки медленно и мелодично посыпались вниз, на ковёр. Нож пропахал ему руку от локтя до плеча, там на мгновение вышел и снова вошёл, но уже в нижнюю часть шеи. Номер сорок один.
В шкафу стояла большая канистра бензина. Легион полил всё внутри, вывел маленькой струйкой запал и поджёг.
Квартира красиво заполыхала.
Через пару минут, напуганные не столько криками сверху, сколько запахом гари, потянулись соседи. Набралось сходу штук пять. Они стояли на лестнице и смотрели на пожар. От стены отделилась тень и тремя прыжками прошла сквозь эту толпу. Номера с сорок второго по сорок шестой.
Двое из них валялись без голов, головы были брошены в огонь. Тем же, кто голов не лишился, он отрезал уши и носы.
«Пусть думают всякое, а я выиграю время.»
Он решил уходить. Народ вызвал уже пожарников и милицию.
Почти бегом он спускался по лестнице. На встречу ему вышел грузного вида мужик с длинными волосами и наброшенной кожаной куртке.
– Что там? – поинтересовался он.
– Смерть, – был ответ.
Тесак вошёл ему в правый бок, сразу пониже рёбер. Оттуда он быстро прошёл вниз и влево, а потом далее влево, но уже вверх, образуя английскую букву V.
«Я видел в его глазах что-то. Но это не была мольба или страх, как любят показывать в фильмах. Нет. Он благодарил меня, почти готов был расцеловать.»
Кишки вывалились из распоротого живота одной большой массой как огромный кусок дерьма. Розоватые мягкие кишки, а-ля длинная сарделька. Длинноволосый упал и улыбнулся. Номер сорок семь.
Дождь тихо молотил снаружи по металлическому карнизу. Такой слабый дребезг от ветра и монотонное певучее постукивание капель по твёрдым поверхностям. Иногда, не часто, но это было, воздух прошибал отдалённый звук, похожий на скрип.
Внизу было ещё три этажа, совсем немного, неправда ли? Двенадцать прыжков, меньше не надо, чревато падением и заносами. На подошвах были частички крови, такие капельки-пятнышки по сантиметру в диаметре.
На улице всё ещё шёл дождь, постепенно набирая силу. Горела парочка фонарей. Он решил дождаться приезда тех, кого, вероятней всего, вызвали потревоженные жильцы. Если всё пройдёт гладко, он продолжит свой путь в ночи, а если нет, то останется здесь. Видимо, уже навсегда.
Прошла минута.
«Я всегда замечал, что любое серьёзное дело, как долго бы оно не готовилось, решается в конечном итоге за считанные минуты или даже секунды. До этого момента может проходить большое время, может даже несколько лет, но потом раз и всё, завершилось.»
К дому из дальней темноты выезжала милицейская машина с мигалками и сиреной. У подъезда она остановилась. Из неё вышли два крепких милиционера в плащах, тут же засверкавших от воды. Первый упал от того, что ему сзади в шею вошёл тесак почти по самую рукоять. Номер сорок восемь. Второй страж закона не слышал той возни, после которой его напарник рухнул замертво с тесаком в шее. Второму в ногу, прямо в коленку, мягко с хрустом вошёл нож. Он упал на землю, держась за ногу и завывая. Кто-то схватил его за волосы и приподнял над землёй. Он увидел в свете фонаря быстро приближающуюся дверцу машины, как она шла прямо на него.
Удар!
Ему не было больно, не было страшно. Перед глазами плыла радуга, играла приятная музыка. Ему стало вдруг тепло, как в кровати. Сквозь радугу он снова увидел приближавшуюся дверь. Номер сорок девять.
Второй труп лишился своего пистолета, а также всех пуль к нему.
Прошла ещё одна долгая пара минут в тишине, если не считать звуков дождя. Кровь из разбитой шеи первого милиционера вытекала широким потоком по чёрному асфальту, проходила по рытвинам и уходила в водосток. Капли дождя её почти не трогали, лишь изредка возмущая поток.
Приехала машина пожарников. Двое из них уже вышли из машины и стали готовиться тушить пожар, как вдруг стоящая рядом машина милиции вдруг зажгла фары и сирену. С диким визгом она рванула с места и врезалась в пожарную машину. Номер пятьдесят.
Из машины выскочили остававшиеся там ранее пожарники, всего две штуки, и подбежали к месту аварии. Глухой удар, после чего один пожарник упал, прошибая головой боковое стекло пустой машины. Номер пятьдесят один. Медленно как в дешёвых фильмах повернулся второй, удар пришёлся ему по макушке. Номер пятьдесят два.
«В этом деле важна не столько сила рук, сколько размах. Нужно замахнуться над головой, держа обеими руками трубу, выгнувшись чуть-чуть назад. Затем следует резко сделать рубящее движение, помогая рукам все телом. Для этого нужно немного согнуть ноги, как бы немного приседая, а заодно и чуть согнуть спину.»
Легион подошёл к последнему, лежащему под машиной, еле живому пожарнику. Тот учащённо дышал ртом. Вода заливала ему рот, он сплёвывал.
Медленно, смакуя наслаждение, Легион начал резать ему горло у самого подбородка. Пожарник кричал поначалу, его крик был недолгим. Очень быстро он лишился голоса, издавая громкий хрип, выплёскивая кровь порциями из появившейся раны. Он затих. Номер пятьдесят три.
Его глаза не закрылись после смерти. Он смотрел куда-то вверх, без фокусировки, без жизни и задора. Он просто смотрел и всё. Легион вглядывался ему в глаза, стараясь рассмотреть что-либо, но там ничего не было. Пустота. А, нет, было что-то. Это что-то сильно напоминало страх, хотя он и уходил с каждой секундой.