И я кое-что поняла. Если ты достаточно долго на кого-то смотришь, то лицо как будто отбрасывает шелуху. Ты начинаешь замечать крошечные вещи, которых прежде не видела.
Рассказывают ли линии на их лице историю смеха и любви или же недовольства и зависти.
Полны ли их глаза жизнью и эмоциями, или же они пусты и безразличны.
С Фейри все немного хитрее, поскольку они могут надевать чары, но я была королевой Фейри и ши-видящей, так что я обратилась к своему внутреннему озеру и потребовала показать мне правду. Чувствовал ли Круус, как это показывали его глаза, или он был пуст внутри? Могла ли я дотянуться до него? Насколько хорошей была его лучшая часть?
Моего озера там не было.
Мне потребовалось мгновение рефлексии, чтобы осознать, что я никогда не находила свое озеро. Этот чернильно-черный, полный воды грот всегда был обиталищем Синсар Дабх, а не моим. Мое озеро не было темным, оно было десятью футами цвета тропического прибоя, и поверхность его сияла на солнце. Мое озеро не было полно тенистых призраков, завитков влажного мха и реликвий, которые я не могла осознать, в нем плавали яркие руны, заклинания и все знания, о владении которыми я даже не подозревала.
И вновь я сказала: Покажи мне правду.
И вновь я увидела то же самое. Круус не был одним из плохих парней. Я попробовала чудовищность на вкус. Это была Синсар Дабх.
— Если бы я встретила тебя первым, — тихо сказала я.
— Ты могла бы меня полюбить, — закончил он за меня. — И если бы ты полюбила меня, — сказал он и остановился.
— Ты мог бы измениться.
Он подарил мне горькую, но прекрасную улыбку.
— Ты даже не пыталась призвать меня. Ни разу ты не посмотрела на потолок или небо и не произнесла мое имя. Вот как мало ты обо мне думала.
— Так просто? Ты просто ждал, пока я попрошу?
— Тебе потребовалось слишком много времени. Теперь тебе придется заплатить, — его золотой взгляд остановился на моих губах, глаза прищурились. — Я могу умереть, и — сколько ни продлится разумная жизнь — войти в историю как ублюдок, который обрек целую вселенную на гибель. Или я могу умереть мучеником и войти в историю как чемпион, который спас ее. Когда остается лишь твое наследие, это начинает иметь значение. Так или иначе, очень скоро моя история будет написана. Это все, что мне осталось. Мое имя.
— Ты не собирался позволить нам умереть. Ты планировал вернуться.
— Ты должна была меня попросить! — прорычал он, затем собрался и вновь стал надменным могущественным Войной.
— Я попросила. Я здесь, — быстро сказала я. Наше перемирие было хрупким. Один неверный шаг, и все порушено. Я буквально ощущала злость, прокатывающуюся по нему густыми удушающими волнами. Я чувствовала его печаль, его отчаяние, его хрупкое намерение умереть нашим героем.
Но оно там было.
Он накрыл ладонью мой подбородок, приподнял мое лицо и посмотрел на меня.
— Никто из нас не получает желаемого, Круус, — тихо сказала я. — Ты знаешь, у меня нет желания править расой Фейри. Я возненавижу это. Но я буду хорошей королевой, обещаю, — до тех пор, пока не найду другого Фейри, который будет в состоянии справиться с этим. И если он действительно отдаст мне песнь, может пройти маленькая вечность, прежде чем я найду Фейри, которому доверю столь огромную силу.
— Лучше плохой день в Аду, чем никаких дней вовсе, — горько сказал он.
На этот счет я была с ним согласна.
— Что я должна сделать, чтобы убедить тебя отдать вторую половину песни?
— Будь потерпеливее. Это мои последние часы. Чего бы ты хотела в свои последние часы?
Настороженность мелькнула в моих глазах. Он покачал головой и с упреком посмотрел на меня.
— Я никогда не желал навредить тебе, МакКайла. Я хотел, чтобы ты была рядом, когда я буду править своими людьми. Я бы хорошо ими управлял.
Я согласилась, что из него вышел бы отличный лидер, и сказала ему об этом.
— Цена сделки за половину песни — поцелуй. Тот поцелуй, который полностью убедит меня, что при других обстоятельствах ты выбрала бы меня. Единственный поцелуй, который пробудит лучшую часть меня. Это, и твое слово, что ты не используешь песню в течение четырех человеческих часов после нашего расставания.
— Почему?
— Ш-ш, — он прижал палец к моим губам. — Потому что я так сказал. Разве не это твой Бэрронс так часто тебе говорил? Удостой меня таким же уважением. Что ты ему сказала в тот день? «Потому что я прошу тебя, Иерихон, вот почему». Доверься мне, МакКайла.
Я глубоко вздохнула.
Затем скользнула руками вокруг его шеи и подалась вперед. Когда мои глаза начали закрываться, он сказал: