К его несчастью, я от таковых не страдаю. Прочесть меня невозможно. Его весы неспособны измерить то, из чего я сотворена.
— Как Дэни… эм, Джада? С ней все хорошо?
Я оставила ее в живых. Есть недостойные, которые умрут раньше, и достойная аудитория/интересная добыча, которая умрет позднее. Существование без зеркал и игр — это бесконечный зевок.
— С ней все будет хорошо. Ой! — говорю я, внезапно хватаясь за глаз. — Ой! — вскрикиваю я снова.
— Что случилось, Мак?
— Проклятый ветер! Кажется, мне в глаз залетела щепка. Можешь посмотреть?
— Здесь слишком темно, черт подери, чтобы увидеть что-нибудь.
Над нами клубятся и сталкиваются друг с другом облака, и внезапный грохот ножами вонзается в мои уши.
— Ну, попытайся. По ощущениям напоминает чертов булыжник. Кристиан, помоги мне! — я запрокидываю голову и, щурясь, смотрю на него, подавляя желание зажать уши руками. Он подходит ближе, кладет ладони на мое лицо, и вот тогда я ударяю.
Я лезу под куртку за своим копьем, своим милым, милым копьем, которое является моей самой ценной и ненавистной собственностью: бережно хранимой, потому что оно выкосит всех, кто должен умереть, чтобы я смогла достичь истинного предначертанного; презираемой, потому что из-за крошечного укола копья я могу сгнить изнутри. Я выдергиваю его из-под своего…
— Мак, стой спокойно. Я ничего не смогу сделать, если ты будешь так вертеться.
Я замираю под его прикосновениями, но не потому, что он так сказал, а потому что парализована яростью.
Эта сука! Эта умная гребаная сука! Она все испортила! ВСЕ!
Я помню руки Джады на себе до того, как я полностью освоилась в новой оболочке, они касаются меня всюду, расстегивают оковы на лодыжках. Если бы она не освободила мои ноги до того, как похлопать по остальным местам, я бы обратила внимание. Она хитростью ввела меня в заблуждение. Обдурила меня! Бедра. Груди. По бокам ребер.
— Проклятье! — взрываюсь я. Она освободила мои руки в последнюю очередь, когда уже завладела тем, что ей не принадлежало.
Единственным, что мне требовалось для достижения своих целей.
— Я знаю, что больно, но ты должна стоять спокойно, Мак, — рычит Кристиан.
Он и понятия не имеет, как это больно. Она воспользовалась тем самым первым моментом, когда я еще не полностью собралась и пришла в себя. Так нечестно. Я только что родилась.
Я была уверена в присутствии копья на своем теле, в его весе в наплечных ножнах под курткой, и мне было ненавистно касаться его во время акклиматизации в новой оболочке, так что я не тянулась к нему до сих пор.
И обнаружила внутри пистолет — вовсе не копье.
Я позволяю бесполезному оружию выскользнуть из своих пальцев и упасть на землю, закрываю глаза и произношу заклинание. Беззвучно шевеля губами, я пробуждаю к жизни одно из своих любимых.
— Я едва ли смогу достать эту хрень, если ты не… Мак, какого гребаного хрена ты…
Моя рука на его губах, но не только рука. Он больше не говорит, его губы сшиты алчными иглами кровавой руны, которую я призвала с моего зеркального озера, не с ее озера. Она никогда не находила своего озера. Я об этом позаботилась, держа его спрятанным за иллюзией и фокусом, легко манипулируя ее нейронной сетью.
Он спотыкается, пытается отшатнуться, но я швыряю в него руну за руной. Они жадно цепляются за его шею, его руки, за его крылья, эти прекрасные величественные крылья, которые должны быть моими, которые он не заслуживает и не чтит.
Царапая сам себя, он падает на покрытую ледяной пылью землю.
Я тихо бормочу, и еще дюжина рун слетает с моих рук. Я швыряю их на его тело, где они пиявками впиваются в его одежду и кожу, разрастаются и увеличиваются, пока Принц Невидимых не оказывается парализован той же паразитической магией, что обрушила стены тюрьмы Невидимых. Руны питаются попытками жертвы бороться, становятся сильнее и крупнее от малейшего сопротивления. Считанные мгновения спустя Горец окажется в коконе кровавой тюрьмы, из которой не сбежать.
Я даю ему повод для раздумий и адову вечность, чтобы над ним поразмыслить. Кретин. Идиот.
— А я хотела убить тебя, — шепчу я и лижу его лицо во всей его проклятой страдающей правильности. — Я хотела наблюдать за твоей смертью. Я еще не убивала в этой форме. Я хочу знать, каково это, — я позволяю своей сущности полностью оживить мое лицо, сверкнуть в моих глазах.