Когда он скрылся с глаз, я опустил плиту и сделал то, что было велено. И скоро могила стала такой же, как была, а я был словно пьяный. Вернувшись во дворец дяди (а тот был на охоте и ловле), я проспал эту ночь, а когда наступило утро, стал размышлять о произошедшем, о том, что случилось с моим двоюродным братом, и раскаялся. Но раскаяние было бесполезно, и чем больше я думал о том, что послушался его и сделал это с ними, тем больше мне казалось, что это был сон. И тогда я стал спрашивать о дядином сыне, но никто ничего не сообщил мне о нем. И я вышел на кладбище к могилам и принялся разыскивать ту гробницу, но не узнал ее. Пока не подошла ночь, я непрестанно кружил от гробницы к гробнице, от могилы к могиле, но не мог найти к ней дороги. Поэтому вернулся в замок и не ел, и не пил, и мое сердце обеспокоилось о двоюродном брате, так как я не знал, что с ним. Великим огорчением наполнилась душа моя, и я провел всю ночь до утра в заботе, а потом второй раз пошел на кладбище, думая о том, что же сделал с сыном моего дяди, в великом сожалении, что послушал его. Я обошел все могилы, но не узнал ни одной из них и почувствовал раскаяние. И длилось мое отчаяние семь дней, и увеличивалось беспокойство так, что я едва не сошел с ума.
Облегчение виделось мне лишь в том, чтобы уехать домой. Но в тот час, когда я достиг родного города, у городских ворот поднялась толпа людей. Они скрутили меня, и это было так странно и необъяснимо, ведь я был сыном правителя города, а они — слугами моего отца, моими прислужниками… И меня охватил великий страх, так что мрачная мысль проскользнула в голове моей: «Что же случилось с отцом?». Я спросил тех, кто схватил меня, в чем причина, но они не дали мне ответа. А через некоторое время один из них (он был моим слугою) сказал: «Твоего отца обманула судьба, войска восстали против него, визирь убил его и сел на его место. А мы подстерегали тебя по его приказу».
Эти вести лишили меня сознания, и я предстал перед визирем. А между ним и мною была старая вражда, и причиной ее было вот что. Я очень любил стрелять из самострела, и когда однажды, стоя на крыше своего дворца, целился в птицу, сидевшую на крыше дворца визиря, моя стрела пролетела мимо и попала в глаз визирю, который тоже стоял там. Случилось это по воле судьбы и рока, подобно тому, как говорится в одном древнем изречении:
И когда у визиря был выбит глаз, — продолжал календер, — он не мог осудить меня, так как мой отец был царем города. Такова причина вражды между ним и мной. И когда я стал перед ним со скрученными руками, он велел отрубить мне голову, и я спросил его: «За какой грех ты меня убиваешь?». Визирь ответил: «Какой грех больше этого?» — и показал на свой выбитый глаз. «Я сделал это нечаянно», — попытался я оправдаться, но он воскликнул: «Если ты сделал это нечаянно, то я сделаю это нарочно!». Потом велел: «Подведите его!» — и, когда меня подвели к нему, он протянул палец к моему правому глазу и вырвал его. С того времени я стал кривым, как вы меня видите. А после велел сковать мои ноги и положить в сундук, сказав палачу: «Возьми его и отправляйся за город, а там обнажи свой меч и убей его. Пусть его съедят звери и птицы!». Этот палач служил еще при моем отце, и тот оказывал ему милости. Он вывез меня из города в пустыню, вынул из сундука и стал готовиться порешить мою жизнь. Мои руки были скручены, и ноги мои были скованы. Палач хотел завязать мне глаза и после того убить, но я горько заплакал и, посмотрев на него, сказал такие стихи:
И произнес:
А, услышав мои стихи, палач воскликнул: «О господин мой, как же мне сделать, я ведь подневольный раб!» — потом помолчал и добавил: — «Спасай свою жизнь и не возвращайся в эту землю, не то погибнешь сам и меня погубишь, подобно тому как сказал поэт:
Я поцеловал палачу руку, не веря в спасение. Потеря глаза показалась мне пустяком по сравнению с тем, что я спасся от смерти. И отправился я в путь, и достиг города своего дяди, и сообщил ему о том, что случилось с моим отцом и со мною, когда мне вырвали глаз. Тогда дядя горько заплакал и воскликнул: «Ты прибавил заботу к моей заботе и горе к моему горю: твой двоюродный брат пропал, и я уже несколько дней не знаю, что с ним случилось. Никто и ничего мне не сообщает о нем», — и так заплакал, что лишился чувств. Великой печалью о нем наполнилось сердце мое. Он хотел приложить к моему глазу лекарство, но увидел, что глаз стал пустой впадиной, и воскликнул: «О дитя мое, ты заплатил глазом, но не душой!». И мне было невозможно смолчать о двоюродном брате, который был его сыном, так что я рассказал обо всем, что случилось, и мой дядя очень обрадовался тому, что я сказал, услышав весть о своем сыне. «Покажи мне гробницу», — сказал он, а я ответил: «Клянусь Аллахом, о дядя, я не знаю, в каком она месте! Я ходил после этого несколько раз и искал ее, но не мог найти, где она находится».
И мы пошли вместе с дядей на кладбище, я посмотрел направо и налево и узнал гробницу. И сильно обрадовался, и дядя — тоже. Убрав землю и подняв плиту, мы спустились вниз на пятьдесят ступенек, а когда достигли конца лестницы, на нас вдруг пошел дым и затемнил нам зрение. Тогда дядя произнес слова, которые может произнести лишь тот, кто не привык отступать: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, Высокого, Великого!». И мы продолжили путь, и скоро вошли в помещение, наполненное мукою, крупами, съестными припасами и прочим, а посреди покоя была занавеска, спущенная над ложем. И, посмотрев на ложе, мой дядя увидел своего сына и женщину, спустившуюся с ним: они лежали, обнявшись и они превратились в черный уголь, словно были брошены в ров с огнем. И, увидя это, мой дядя плюнул в лицо своему сыну и воскликнул: «Ты заслужил это, о кабан! Таково наказание в здешней жизни, но остается наказание и в жизни будущей, и оно сильней и мучительней…».