В конце концов он получил достойную долю ужина Бьярни и, когда есть было уже нечего, зевнул и лег под столом. А Бьярни, занятый своими мыслями, забыл про него.
Вскоре он встал, заплатил за ужин, поторговавшись о двух кольцах разорванной серебряной цепи, и, перекинув свой узел через плечо, вышел в темный переулок.
Теперь надо было где-то переночевать. Может, на пристани, под корабельными навесами — хотя он не хотел подходить слишком близко к «Морской корове». И он пошел вниз по холму в бледный туман, поднимавшийся с реки. Он не заметил, как черный пес, чей сон был очень чуток, поднялся и бесшумно последовал за ним. И еще он не заметил, что один из игроков в кости встал из-за стола и, сделав безмолвный знак своим товарищам, тоже направился за ним.
Суматоха дня постепенно стихала в Дублине. Из каждой пивной доносились веселые голоса, и компании гуляк с кораблей и из гарнизона бродили от одного кабака к другому, предаваясь шумному разгулу. Тем временем улицы между толпами наполнились безмолвными прохожими, словно тенями. В одном из таких тихих переулков между кабаками Бьярни услышал легкий шорох за спиной и, обернувшись, увидел в свете почти что полной майской луны черного пса, который семенил за ним. Он выругался, и пес попятился было, но как только Бьярни продолжил путь, вновь послышался топот четырех лап.
Несколько теней проскользнули мимо него, а когда они скрылись, топот все еще не утихал. Черт бы побрал эту собаку! Как будто у него мало своих забот! Он остановился, поднял щебень с дороги и швырнул его в пса, чтобы он знал, что ему тут не место. Пес увернулся и подошел ближе. Может, если не обращать на него внимания и спокойно идти, пока не найдется ночлег, он отстанет…
И он пошел дальше, не оглядываясь. Ближе к пристани улицы стали многолюдней, и вскоре Бьярни уже не слышал семенящих лап в гуле голосов и шагов, плеске волн и скрипе кораблей. Не слышал он и легких, крадущихся шагов игрока в кости.
Но вдруг почувствовал, как кто-то дернул его за пояс, и, резко обернувшись, оказался лицом к лицу с темной фигурой, которая почти вплотную прижалась к нему. Он заметил, как ее рука взметнулась вверх и бросила что-то в лунном свете в гущу шумной толпы гуляк, которая внезапно появилась на боковой дорожке, распевая песни, и чья-то рука поймала это. В ту же секунду в бледном свете луны блеснул нож, и в мгновение ока Бьярни выхватил свой. Он услышал звонкий удар одного лезвия о другое и почувствовал острую боль в руке.
Никто в пестрой уличной толпе не обратил внимания на ожесточенную драку, которая вспыхнула на их глазах. Ничего необычного в этом не было, и, если это вас не касается, лучше держаться подальше. Кулачный бой — другое дело…
Неожиданное нападение показалось Бьярни кошмаром. Его рука стала скользкой от собственной крови или от крови нападавшего, и, стараясь увернуться от удара, он вдруг испугался, что умрет здесь, на темной улице незнакомого города, и никто из родных никогда не узнает, что с ним случилось.
И тут рычащий черный зверь, словно молния Тора, набросился на его противника. Схватка, до того безмолвная, вспыхнула криками, руганью и проклятиями. А затем все стихло, так же внезапно, как и началось, и нападавший убежал, преследуемый лающим псом.
Бьярни перевел дух и погнался за ними: он не заботился о том человеке, но прекрасно помнил блеск ножа в лунном свете. Он попытался свистнуть, но во рту пересохло; тогда он решил позвать глупого пса, чтобы тот прекратил преследование, но не знал, как его назвать…
Вдруг вместо лая послышалось жалобное тявканье, и он увидел черную массу, которая стремительно приближалась к нему из гущи теней, столпившихся впереди; через секунду пес был у его ног, скуля и дрожа. Бьярни нагнулся, чтобы погладить и успокоить его, и почувствовал что-то влажное на своей руке. Он повернул собаку к свету, падавшему сквозь открытую дверь ближайшего кабака, и увидел длинную тонкую рану на ее плече; видимо, удар не попал в цель и не причинил особого вреда, но крови все-таки было много.
«Почему я?» — подумал он, взяв пса за морду свободной рукой. Ведь наверняка он не первый, кто бросил ему кусок хлеба. Может, он первый, кто почесал его за ухом. Ясно, что у него нет хозяина, как и у Бьярни, и он принял удар ради него, и теперь Бьярни не мог бросить пса одного на пустынных и опасных улицах Дублина. Что ж, у него хватит денег, чтобы прокормить их обоих какое-то время. Он убрал нож, и его рука потянулась к кожаному мешочку, висевшему рядом. Но его там не оказалось. Взглянув на пояс, он увидел, что ремешки кошелька аккуратно перерезаны, и вспомнил, как его дернули за пояс и кинули что-то человеку в толпе. Нож предназначался не для него, а только для того, чтобы отобрать у него деньги. Драки бы не было, не почувствуй он рывок и не повернись до того, как вор успел скрыться.
Что теперь? Он потерял не только серебро, но и время, которое можно было на него купить. Время, чтобы обдумать следующий шаг, найти хозяина, который взял бы его на службу. Меньше всего на свете ему хотелось возвращаться к Хериольфу на «Морскую корову» и рассказывать о том, что с ним случилось на дворе у конунга.
«Начальник охраны конунга велел мне отрастить бороду».
И теперь ему придется еще добавить:
«И какой-то чертов воришка украл мой кошелек».
Вряд ли ему хватит смелости.
Пес посмотрел на него с надеждой в глазах и завилял хвостом.
— У меня больше ничего нет, — сказал Бьярни.
Он уже представил себе, как над ним смеются и отпускают грубые шуточки. Что ж, придется заплатить и эту цену; ведь обычно за все надо платить.
— Идем, — позвал он, хлопнув себя по бедру, и пес, подпрыгнув, последовал за ним, полный желания и нетерпения. Бьярни сделал бы ему ошейник, будь у него запасной ремешок, но у него остался только пояс, на котором держались меч и штаны. Но когда, обмотав окровавленные пальцы краем накидки, он зашагал по дороге, пес засеменил у его ног с гордым видом породистой собаки.
Весь портовый берег был усеян пивными, и в одной их них Бьярни нашел Хериольфа с несколькими матросами с «Морской коровы».
Когда они вошли, купец оглянулся со скамьи, на которой он удобно развалился, и поднял кружку эля в знак приветствия.
Бьярни протиснулся сквозь пьяную толпу, пес не отставал от него ни на шаг.
— Что привело тебя сюда из дома всемогущего конунга? — спросил Хериольф.
— Я подумал, вам понадобится телохранитель на северных берегах земли Эйвинда, — ответил Бьярни.
— Неужели? А в дружину конунга ты уже не хочешь?
— Я передумал! У меня нет никакого желания вступать в дружину конунга или оставаться в его городе, — ухмыльнулся Бьярни, стоя с широко расставленными ногами.
— Который, значит, облегчил твою ношу и забрал все серебро. — Хериольф поднял брови, и его маленькие темные глаза весело заблестели, скользнув по поясу Бьярни, где раньше висел кошелек.
— Я обменял серебро на собаку, — сказал Бьярни ему и всем ухмыляющимся, обожженным на солнце лицам за столом. В каком-то смысле это было правдой.
В ответ он услышал взрыв добродушного хохота, и все взгляды обратились на нескладное черное существо, прижавшееся к его ноге.
— Что? — произнес Хериольф. — За этого тощего, грязного щенка?
От их смеха у Бьярни все сжалось внутри. Но он ответил спокойно:
— Из него выйдет славный пес, если его накормить и подождать, пока он подрастет.
— И ты так торопился заплатить за него, что перерезал ремешки кошелька, вместо того чтобы развязать их? — Хериольф показал на обрывки завязанных узлом ремешков, все еще висевших на поясе Бьярни.