— Здесь была женщина, она чинила у вас сети — где она?
— Кто? — удивленно переспросил рыбак. — Здесь нет женщин. Кого ты ищешь?
Дао-цзин рассказала о своей встрече.
— А-а, вон ты о ком! — рыбак на минуту оторвал взгляд от котла. — Умерла она… бросилась в море. Смерть была для нее избавлением. Сколько перенесла в жизни, бедняга! Ребенка вот жаль: совсем крохотный был. Вместе с ним и утопилась… Совсем недавно…
Взволнованная, она шла по мягкому песчаному пляжу.
Ей вспомнилось худое, пожелтевшее лицо ее недавней собеседницы с ничего не выражающим взглядом, плачущий от голода ребенок. Потом их заслонил образ ее собственной матери, с растрепанными волосами, кричащей: «Верните мне ребенка!» У Дао-цзин ослабели ноги, сердце стучало тяжело и прерывисто, но она, собрав все свои силы, продолжала идти с единственным желанием поскорее вернуться домой и лечь в постель.
— Эй, белая курочка! Цып-цып-цып! — неожиданно услышала она насмешливый голос.
Дао-цзин подняла голову. На пляже под лучами солнца лежала небольшая компания совершенно голых парней — «золотая молодежь». Возле них валялись яркие надувные спасательные круги, купальные костюмы, изящные зонты от солнца и целая куча винных бутылок.
Дао-цзин испуганно отшатнулась.
— Эй, сестра! Медицина! Мы так устали! Иди сюда, помассируй нам ноги!
Раздался взрыв хохота. Тут Дао-цзин поняла, что все это относится к ней, так как других женщин поблизости не было. Ее захлестнула волна гнева. Она выпрямилась и, гордо вскинув голову, прошла мимо компании бездельников. Через несколько шагов она остановилась и, закусив губу, окинула их уничтожающим взглядом, который сразу охладил пыл молодых наглецов и заставил их замолчать. Дао-цзин повернулась и не спеша двинулась дальше. Но не прошла она и нескольких шагов, как за ее спиной снова послышались насмешливые голоса:
— О, она даже не смутилась!
— Какой взгляд!.. Белая курочка вдруг превратилась в свирепую орлицу!..
Дао-цзин не оглянулась. Вынув платок, она с ожесточением вытерла навернувшиеся на глаза слезы.
Когда она подходила к Янчжуану, день уже клонился к вечеру. Погода изменилась: небо заволокло тучами. Дао-цзин устало присела на песок и устремила взгляд на море. Спокойное в тихую погоду, сейчас оно потемнело и посуровело. Волны, кипевшие у берега, грозно шумели словно несущийся во весь опор большой табун лошадей. Так же, как помрачнело море, стало пасмурно и тоскливо на душе у девушки. Присев на влажный песок, она медленно чертила на песке:
— Это танские стихи?[19] — услышала Дао-цзин голос за спиной.
Обернувшись, она увидела уже знакомого ей темнолицего, худощавого молодого человека. Он стоял и улыбался.
— Любите стихи? Может быть, сами пишете? Здесь в Бэйдайхэ, на берегу моря, они очень легко слагаются.
Дао-цзин почему-то покраснела. Она быстро вскочила, стряхнула песчинки с волос и чуть слышно ответила:
— Нет, я не пишу стихи!
Она хотела тотчас же уйти, но юноша остановил ее:
— Сейчас будет гроза, можно вас проводить? Почему вы целые дни сидите на берегу?
— Не надо. Спасибо! — пробормотала Дао-цзин и, повернувшись, побежала домой.
По небу быстро неслись, гонимые восточным ветром, большие черные тучи. Море тоже почернело, бешеными порывами налетал ветер.
Отбежав на некоторое расстояние, Дао-цзин уже шагом медленно пошла к школе. Когда девушка подходила к роще, что была недалеко от школы, небо совсем почернело. Начался ливень. Она побежала. Одним духом Дао-цзин домчалась до школы. Она никак не могла найти дверь в свою комнату и только через несколько минут обнаружила, что в темноте ошиблась и вбежала в боковую пристройку храма.
В помещении, куда она попала, помещалась сельская управа. Девушке ничего не оставалось, как переждать дождь здесь. В соседнем зале горел яркий свет. Там слышался стук игральных костей. Тяжело дыша, Дао-цзин стояла в конце коридора и старалась отжать мокрые волосы. Внезапно до нее донесся грубый мужской голос:
— Эй, старина Юй, для чего ты оставил здесь эту девчонку? Смотри, сколько времени уже прошло. Ты не опасаешься, что твоя половина приревнует тебя?
— Гм, эта девица хороша, да к тому же образованная.
— У тебя действительно губа не дура, почтенный Юй!