Дао-цзин сидела, не поднимая головы, и ничего не отвечала. Мачеха решила, что она по-девичьи смущается и стесняется сказать, что согласна. Взяв дочь за руку и радостно поблескивая глазами, она затараторила:
— Жемчужина моя, ты должна согласиться. Счастье само плывет к тебе в руки; у этого начальника управления в Нанкине и в Шанхае собственные европейские дома. В Бэйпинском банке у него крупный вклад, в деревне — своя земля. Кроме того, акции в Шанхае… Он доверенное лицо Чан Кай-ши, скоро получит еще более высокий пост.
Больше терпеть Дао-цзин не могла. Гневно отбросив руку мачехи, она с горечью воскликнула:
— Мама, не губи мою жизнь! Лучше уж умереть, чем стать игрушкой в руках вашего чиновника! И не думай об этом!
Мачеху словно подменили. Она затопала ногами, вся затряслась и протянула к Дао-цзин руки. Пальцы ее подрагивали, словно она собиралась вцепиться в девушку.
— Ах ты, подлый собачий выродок! Возомнила себя благородной барышней? Тварь поганая! Да могла ли какая-то там голодранка, проститутка из конуры, произвести на свет что-нибудь путное!.. Ладно, хватит! Если ты, неблагодарная, не сделаешь как я хочу, я продам тебя — верну хоть деньги, на которые кормила все эти годы!
Дао-цзин застыла на месте. О чем она говорит? Кто же все-таки ее родная мать? Она слышала только, что ее мать умерла. «Голодранка», «проститутка из конуры» — эти слова больно ранили сердце девушки.
Убежав в свою комнату, она бросилась на кровать и пролежала там, не пошевельнувшись, до полуночи.
Потом она незаметно проскользнула в комнату к няньке Ван и, крепко прижавшись лицом к ее худой старческой руке, спросила:
— Бабушка, скажи мне, пожалуйста, кто была моя мама? Она… Как она умерла? Почему ты никогда не рассказывала о ней?
Ответа не последовало.
— Говори, няня, говори мне все, все, прошу тебя!.. Ведь ты любишь меня, любишь… как мама.
Обняв старушку, Дао-цзин заплакала.
— Детка… Ты, наверное, помнишь, когда ты была маленькой, я рассказывала тебе о девушке, ходившей в горы за хворостом? Это и была твоя родная мать.
В детстве сиротка любила долгими зимними вечерами, прижавшись к бабушке Ван, слушать ее сказки. Среди этих сказок была и история Сю-ни.
Боясь, однако, нарушить запрет Сюй Фэн-ин, бабушка Ван не осмеливалась поведать маленькой Дао-цзин о том, что ее матерью была именно та бедная деревенская девушка, которая часто ходила в горы за хворостом и которая вопреки своему желанию стала наложницей богача. И вот только теперь добрая старушка решила рассказать Дао-цзин правду о ее матери.
…Жена Линь Бо-тана приказала слугам посадить Сю-ни в машину и отвезти ее в дом к одному из друзей мужа. Сю-ни бешено сопротивлялась. У самых дверей дома, куда ее привезли, она, наконец, вырвалась и побежала обратно к своему ребенку. Ворота дома Линь Бо-тана были наглухо заперты, и женщина с растрепанными волосами, спотыкаясь и падая, стала бегать вдоль высокой стены, окружавшей дом. Целые сутки она не ела и не пила, бродила все время около дома и горестно восклицала:
— Отдайте ребенка! Верните мне дочь! Ты, потерявшая совесть волчица! Жестокий палач! Верните моего ребенка! Верните!..
Линь Бо-тан, понимая, что разговоры о Сю-ни могут подорвать его авторитет и положение ректора, приказал связать обезумевшую женщину и отвезти ее на родину — в горную деревушку на берегу реки Байхэчуань.
Как только Сю-ни, от безумного горя никого не узнававшая, увидела родную деревню, знакомые горы и речку, она пришла в себя и тихо заплакала. Потеряв надежду увидеть ребенка, она несколько успокоилась при мысли, что теперь по крайней мере будет жить вместе с дедушкой — добрым человеком, делившим с ней все невзгоды и радости. Она не знала, что, вернувшись в родную деревню, найдет там пустую фанзу — деда уже не было в живых.
Узнав это, она окончательно потеряла рассудок и бросилась в реку…
Так была загублена жизнь матери Дао-цзин.
Дао-цзин упала на постель бабушки Ван. Она вся обмякла и как будто потеряла сознание. Прошло много времени, прежде чем она с трудом смогла подняться. Холодными как лед пальцами она крепко сжала высохшую руку старушки и, прошептав: «Мама…», разрыдалась. Впервые в жизни она плакала так горько.
— Детка, перестань, а то мачеха услышит! — Старушка успокаивала Дао-цзин, а сама вытирала слезы.
— Бабушка, я больше не боюсь их!.. Я уйду из этого проклятого дома! — Дао-цзин порывисто вскочила.