Обе половины формулы разрабатывались, как считалось, в отдельных секретных лабораториях: одна – во Франкфурте, другая – в Берлине. Кто-то из кайнаков с той стороны Алеутских островов утверждал, что видал такую лабораторию где-то в Сибири. Возможно, филиал восточногерманской. Другая, по слухам, располагалась на Тайване, в подвале фабрики хлопушек. После того как все растительные психогены извели генетически, скут стал главной наркопроблемой Аляски. Слишком много юных экстремалов употребляло слишком много скута во время изматывающих лососевых путин. Рыболовная конкуренция сгущалась по мере того, как истощались рыбные косяки. В дело шли забеги на перегретых гоночных моторках и пистолеты поверх непромокаемых штанов. Выборка лосося ценой в десять штук требовала демонстративной защиты.
Айзек Саллас и Эмиль Грир принадлежали к старшей и менее агрессивной породе. Айк почти совсем забросил стимулятор. Грир мог тянуть весь день одну кружку, словно крепкий кофе. Только скут был лучше, чем кофе: с ним можно работать на износ, потом лечь, когда удобно, заснуть и проснуться свежим и бодрым. Разве что сны не снятся. Вроде бы это самый серьезный побочный эффект. А единственные симптомы ломки, если требовалось завязать, – насморк, легкая нервозность и необходимость глубокого сна в течение нескольких дней. Насморк можно пережить, а нервозность легко глушится небольшой дозой выпивки.
В каюте под палубой Грир залез в косой рундук и нащупал там бутылку рекон-«Сиграма». Для разбавки Айк принес две банки «Доктора Лайта». Пока они пили теплую колу с бурбоном, Грир разрезал и снял с головы Айка последние бинты.
– Пфу, чувак, то ж разве сотрясение. То ж голимый шишак на башке. Я уж думал, тебя и вправду поранили.
Бабочковые пластыри отодрались тем же способом, что и приклеились, – щедрым поливом алкоголя. Закончив дело, Грир отступил, изучил расцарапанные щеки и шею Айка, причмокнул сквозь зубы и вздохнул:
– Дикая кошка, значит? Я б сказал, там было штой-то еще. Расскажи дядьке Эмилю, а?
– Сначала я хочу услышать, что происходило в моем фургоне до меня.
– Што? А? Значит, вот шо за дикая кошка тебя расцарапала? Луиза Луп? – Крутанув питье в чашке, Грир расположился на единственном стуле, довольный, что сейчас узнает финал собственной истории. – Вааа-хо! Лулу-за-Луп.
– Нет, она меня только забинтовала, – сказал Айк, – а до того наградила шишкой на голове. Расцарапала меня настоящая кошка.
Потягивая виски с колой, Айк рассказал о событиях раннего утра, как его разбудила застрявшая тварь, потом раздались задушенные крики в ночи, потом этот странный серебряный мужик. Гриру нравился рассказ, он прищелкивал языком и одобрительно кивал.
– Поскакал на выручку, трубя в рожок. Айзек, я теперь буду страдать, что не остался поглядеть на экзотического серебряного, – пожалел Грир. – Невероятно было б интересно.
– Попробуй разок зайти через переднюю дверь, вместо того чтобы сбегать через заднюю, – познакомишься с интересными людьми.
– Я лучше погляжу, Айзек, понаблюдаю, как ученый. А знакомства оставлю паладинам вроде тебя. Так откуда, – Грир поерзал на стуле, заметно увлекшись, – ты думаешь, заявился этот внезапный супруг Лулу?
Айк пожал плечами:
– Из-под земли, как поганка, – все, что я могу сказать.
– Вчера в «Битых Псах» говорили, будто в Куинаке собираются снимать большое кино. Может, он голливудский скаут. А что сказала Лулу?
– Лулу сказал, что на нем метка Ионы.
– Метка Ионы? Что еще за фигня?
– Приносит несчастье, согласно религии ее папаши.
– Чуу! Какая такая религия может быть у старого Омара Лупа?
– Десять кегельных заповедей. – М-да, он таки был немного под кайфом. – Все то несчастье, что не красный кегельный мяч и не черный боров.
– Чистокровный альбинос, говоришь? Совсем белых мне изучать не доводилось.
– Был один такой в особом лагере при шерифе, – вспомнил Айк. – Тощий мелкий панк-дилер, носил очки с опаловыми линзами, чтобы фильтровать свет. Охрана бесилась, что их нельзя конфисковать.
Грир был в восторге.
– Он приносил несчастья?
– Нет, только шум и нудеж – как все хвастливые панки. Корчил из себя лагерного клоуна: свистелки, брызгалки – все такое. Как-то брызнул суперклеем на зубы лагерному псу за то, что тот его тяпнул. Для заморыша в тюрьме не самый мудрый поступок. За такое могли бы и прибить, но кто-то из крупных Кровников[13] взялся за ним присматривать. Прозвали его Святой Ник.
– Он был похож на Санту?
13