Колеса спущены, окна заклеены вискином, наружные стены и крыша покрашены вишневой краской. Он похож на сюрприз, столь неуместный выпад цвета. Будто накрашенный ноготь на грязном пальце. Однако есть в этом трейлере какая-то доблесть – благородство, – словно именно эта куча мусора умудрилась уползти от свалки дальше всех других и не развалиться.
Доблесть, благородство и совсем мало жизни.
Тем не менее Айзек Саллас жил здесь последние четыре из своих сорока с лишним лет, обычно один, удовлетворительно, если не сказать счастливо, и жил бы более-менее так же еще сорок, если бы мог выбирать… если бы помешанные кошки, барышни в беде, демоны прошлого, яхты будущего и Алиса Кармоди оставили его в покое. Особенно Алиса Кармоди.
5. Полоса грязи, застрявшая в горле
Алиса Кармоди была пра. Ее называли Атвязный Алеут Алиса, но она не была алеутом. Она была из последних настоящих куинаков. Прослужив пятьдесят лет племенным шаманом, ее дед породил на свет ее мать, которая тоже была не чужда шаманской практике, пока неуклюжий, но обворожительный русский эмигрант не уговорил бедную языческую девушку оставить нечестивый путь и связать жизнь с истовым христианином. Каждое воскресенье с утра и до вечера он истово поклонялся Деве Марии, во все же остальные дни – водке с мартини. Он носил имя Алексис Левертов и тащил за собой полное неудач прошлое, сделавшее его угрюмым и жадным до пития. Прошлое было причиной его пьянства или наоборот? Наверное, мать Алисы не раз задумывалась над этой загадкой – она была женщиной умной, хотя, пожалуй, не слишком мудрой. Она лишь четко видела, что загадка была симпатичной и доступной, а карьера шамана в остатках племени из пары дюжин человек – пустой и медленной. Так последний куинакский шаман отказался от языческого наследия, отбросил трансы, танцы и сны, а мешок с кореньями и поганками променял на четки и коктейльный шейкер.
Младенца Алису окрестили в вышеупомянутой русской православной церкви, этой обветшалой драгоценности на безымянном пальце потрепанного города. Когда Алисе исполнилось тринадцать, ее мать умерла (отравившись грибами – заключили в больнице, неужто старуха тайком отступала от истинной веры?), и черноглазая девочка-подросток заняла ее место рядом с отцом на рыбацкой лодке и в церкви. Она даже научилась мешать водку с вермутом, как это любят делать суровые русские люди.
В первом классе высшей ступени Куинакской средней школы ее выбрали президентом, а через год на осеннем параде второго класса она стала принцессой бала. Она была красавицей: черные глаза с легкой искринкой балтийской синевы, высокая грудь, пухлые губы, широкие плечи и бедра. В отличие от многих своих расцветающих соплеменниц, Алиса Кармоди обладала еще и осиной талией. «Это ненадолго», – бормотали поклонницы, когда в сногсшибательном платье фасона «песочные часы» она выходила перед осенним парадом из «камаро» с откидывающимся верхом. «Мы постараемся», – думали поклонники, глядя тяжело и дыша часто.
Так и вышло. Перед рождественскими каникулами талия резко раздалась вширь. К весенним экзаменам твердая выпуклость под форменным платьем уже могла служить Алисе миниатюрным письменным столом, на который удобно было класть планшет для бумаг, когда, раскаляясь от ярости, словно печь, она заполняла графы экзаменационных тестов.
Ни взглядом, ни жестом не давала она понять, кто из часто-дыхателей был в ответе за выпечку, зревшую в ее печи, а пылающий взгляд отвращал от расспросов кого угодно. Не знал даже отец Прибилов, хотя ему о своей пастве было известно почти все, что только можно знать. За лето Алиса не произнесла на исповедях ни слова о своем состоянии, и тем не менее старый батюшка стал первым, кому она показала ребенка. Как только смогла встать, Алиса одернула платье и понесла новорожденного мимо валявшегося в отключке папаши к своему пикапу. Проехалась по церковному газону и остановилась у задних дверей дома священника. Старый батюшка вышел на крыльцо, дожевывая бутерброд с плавленым сыром и лососем, щурясь от яркого солнца и принюхиваясь. Его глаза не различали цветов и затягивались катарактой, но нюх оставался острым. Священник улыбнулся, когда понял по запаху, что перед ним Алиса, бедная маленькая Алиса, или храбрая маленькая Алиса, и никаких скороспелых абортов! Она сунула ему под нос сверток: