Жеребец Борте был настоящим аргамаком. Намокшая грива прилипла к его лбу, ноздри жадно ловили воздух, временами только острые уши торчали над водой. В скором времени ноги аргамака коснулись дна; рванувшись из воды, он вынес Борте на берег.
Батыр обернулся. Река, казалось, успокоилась и дразнила его: «Ну что, испугался? Не хочешь ли еще раз сразиться с моими волнами? Подумай хорошенько — ведь на том берегу остался твой очаг, твой скот…»
Усталый батыр слез с коня, из сапог вылилось доброе ведро воды. Босиком подошел он к берегу и бросил горсть земли в воду. Так он отвращал от себя коварную реку и притаившихся за ней врагов.
Потом он подтянул подпругу покрепче и направился в Туркестан. По пути он встретил не одно кочевье, а великое множество бездомных людей.
7
Темная ночь накинула на землю траурное покрывало. Ни одной звезды не было на небе. Черные тучи поглотили свет и надежду, пролившись на степь беспощадным дождем.
Тоскливо воет ветер, надрывно скрипит курай, ноги проваливаются в грязь по щиколотку.
Рухия вконец обессилела. Она давно потеряла свой белый платок, мокрые волосы облепили лицо, теперь на ней одна дырявая безрукавка, намокшая, тяжелая…
Рухия сбилась с пути. «Выжить, надо непременно выжить…» — тускло стучит в ее сознании. Давеча, устав, она прилегла под кустом и снова отбилась от кочевья. Ей не хотелось быть обузой для этих изможденных стариков и женщин, но как одолеть одной бесконечную дорогу? Очнувшись после короткого отдыха, она увидела недалеко от себя мертвую старуху и страшно испугалась. Больше всего ее поразили открытые старческие глаза. Ей показалось, они смотрят на нее с немым укором и словно говорят: «Что ты сидишь? Я не могу встать, но ты-то живая. Моя душа не отлетела совсем. Я вижу небо, жду моих отважных сородичей — они отомстят за меня…»
Рухия заставила себя подняться и, шатаясь, пошла снова…
Как пахнет полынью! Как хочется есть… но вот тошнит, противный комок подступает к горлу… Что это — туча или чьи-то волосы разметались по небу? Проклятый дождь, когда он кончится?
Рухия скорчилась, превратилась в один сплошной комок боли, живот тянет ее к земле, наползает на колени. Когда она подхватывает его руками — ощущает биение сердца своего ребенка, и это не дает ей погибнуть, заставляет идти…
Она не помнит, когда расползлась ее обувь, ноги распухли, кровоточат. Страждет все ее существо; пронизанная безмерной болью, она не ощущает маленькой боли. Временами ее охватывает ужас, тело покрывается холодной испариной. Только не останавливаться… Иначе она уже не сможет подняться. Но родовые схватки начинаются с новой силой. Рухия откидывает со лба намокшие пряди и стонет. Нет страшнее чудовища, чем эта нескончаемая, беспросветная ночь…
Мир как будто потерял все голоса. Нет, он полон странными звуками и шорохами, но молодая женщина, витая между жизнью и смертью, словно оглохла. Шаги ее замирают вдали, нет конца этой сумрачной дороге…
Опять ее ноздри щекочет запах полыни. Как трудно дышать… Младенец торкается в ее чреве, просится в мир. Рухия подставила губы каплям дождя, немного утолила жажду.
«Куда я бреду, не разбирая дороги?» Вдруг ей послышался чей-то голос. «Значит, я иду верно, там кочевье… Если бы ноги не были разбиты в кровь…»
Голос послышался снова. «Ведь это человеческий голос! Как сладостен он одинокой истосковавшейся душе!» Слезы отчаянья хлынули из глаз Рухии.
Родовые схватки снова начали мучить ее. «О мой маленький. Я так и назову тебя — Тентек. Подожди немного, надо догнать кочевье». Странно, крохотное существо в ее чреве казалось Рухии единственным ее заступником на земле.
Голос то исчезал, то возникал вновь. Женщина шла на его звук, тело ее окаменело, она еле двигалась.
— У-у-у-у!
Кто это — человек или волк? Для обезумевшей женщины то было уже безразлично. Только бы не упасть, боль сдавливала все ее тело. Лучше умереть, чем так страдать. Впервые смерть показалась ей облегчением, лишь мысль о младенце заставляла держаться на ногах. «Чем он виноват, мой маленький? Я должна терпеть ради него…» Вдруг невыносимая боль резанула ее как ножом, и она покатилась по земле.
Земля показалась мягкой. Рухия металась, царапая себе лицо, вдруг ухватилась за стебель таволги. Жар разлился по всему телу, она истошно закричала, уперлась пятками о землю и тут почувствовала странное облегчение. У ее ног лежал теплый живой комок. «Забияка мой!» — прошептала она и потеряла сознание.