На всем пути Тасыбек ежедневно навещал своих, допекая Рабигу. Она не выдержала:
— Уедешь ты, наконец? Или я не пасла скотину?
— Не препирайся, я дело говорю. Смотри за ним в оба. Для нас ведь ничего важнее нет, чем верблюдица с белым верблюжонком. Запомни, Рабига!
СБОРИЩЕ НА ПЕПЕЛЬНОМ ХОЛМЕ
Пусть высок и грозен перевал —
И на горный снег верблюд ступал.
Если нападает злобный враг,
Сам несется в битву аргамак.
Если начинают долгий спор,
Каждый смел и на язык остер.
1
Это было в месяц мизам{25}, в год барса, в 1710-м. В это время все аулы собираются на Пепельном холме. Трава повсюду пожелтела, все было скормлено скоту, в степи остались лишь колючки да высохший ковыль.
Жомарт в сопровождении своих сарбазов выехал из Теректы и после небольших привалов и двух ночевок добрался до рабата Тауке-хана на Пепельном холме, на берегу реки Ахингиран, что в сорока верстах от города Ташкента. Там было очень многолюдно. Съехавшийся на диван весь цвет трех жузов с огромной свитой расположился в просторных юртах, поставленных на этот случай. Согласно знатности гостей помещались юрты вокруг подножия холма. И, разделяя жузы, вились на ветру три славных знамени.
Все идут и идут косяки лошадей для забоя, прибывают огромные бурдюки с кумысом. А сколько надо привезти воды и заготовить топлива! Слуги одеты празднично. Наряды их расшиты и украшены, по ним нетрудно догадаться, откуда человек, какого роду-племени. Прибывших лошадей связали за головы, но не успели вихри пыли осесть на землю, как целый ураган взметнулся над равниной. То ехали казахи со всей бескрайней степи, и казалось — дрожали под копытами их ретивых коней четыре стороны света. По указу Тауке-хана каждый батыр приезжал на сходку со всей дружиной, в полном снаряжении.
Низко плывшее солнце, укутанное тяжелой пылью, померкло и пожелтело, как медный тазик. На него можно было смотреть, оно не ослепляло, а походило на гигантское око, удивленно взиравшее на шумное людское сборище.
Но стоило этому гудящему муравейнику приблизиться к подножью холма, как приставленные к гостям джигиты тотчас провожали прибывших в отведенные для них юрты. Лишь немногие из приехавших не мешкая направлялись прямо к рабату хана, стоявшему в стороне, у южного склона. От каждой группы выделялось по два человека, на расстоянии полета стрелы они спешивались и, размяв онемевшие ноги, неуверенно шли вперед. Еще вчера они властными окриками собирали в аулах своих родичей, всех здоровых мужчин, чтобы ринуться грозным пожаром, выжигающим степные травы, а сейчас остановились: ни стати богатырской, ни бравого вида — еле плетутся. Будто обмякли под ветром холодным. Саптама — сапоги на высоких каблуках, — надетые поверх узорных войлочных чулок, робко ступали по траве.
У ханабата{26} столпилось множество людей — один был именитее другого.
Ежегодно в пору бабьего лета Жомарт-батыр ступал на этот пыльный холм и неизменно восхищался ханабатом. Кругом лежала голая равнина, а на холме росли деревья. И там, в большом саду, стоял дворец чудесной красоты. Его бирюзовый купол, похожий на шанрак юрты, невольно приковывал взоры. Мраморный бассейн манил прозрачной водой. Жомарт не мог налюбоваться: все тот же уровень воды, четыре гидры из тяжелой бронзы едва касаются хвостами глади.
Под сводом голубого купола в просторном зале была приемная. Хан восседал на возвышенье, большая мраморная лестница тянулась к трону. Четыре тонких колонны изящно обрамляли трон, их связывали легкие решетки с тюльпанами из розового мрамора. Такое сочетание цветов ласкало, радовало глаз.
Прохладно было во дворце, рассеянный приятный свет струился с потолка. Вокруг стены тянулась длинная скамья из голубого мрамора. Вошедшие садились на нее согласно знатности и званью.
Жомарт искоса оглядел присутствующих. Хотя бы бровью кто повел. Каждый сидел каменным изваяньем, сверля глазами возвышавшегося над ними Тауке. Попробуй угадай их мысли.
Батыр тоже посмотрел на хана. Богатырского роста, грозный, непроницаемый, возглавлял он ежегодный диван. Лицо было хмурым, неестественно прямо сидел он на троне. Обращали на себя внимание острые скулы, клинообразная борода, островерхая шапка. Впалые щеки избороздили морщины. Колючие глаза пронизывали холодом. Еле заметным движением головы хан подал знак.
Неслышно отворилась боковая створчатая дверь, и в зал вошли несколько человек. Осанка у них была иная, кожа светлая, одежда скромная, но опрятная. Они бесшумно прошли по хорасанскому ковру, сняли шапки и, едва не касаясь правой рукой пола, низко поклонились хану. Жомарту понравилось, что гости не опустились на колени, как это водится, а поклонились стоя. Над плечом хана склонился кушбеги{27} и, огладив курчавую бороду, сказал: