Аршагуль шла вместе с семьей Куата. Прислонившись к растянувшемуся на земле единственному верблюду батыра, сейчас она кормила грудью Тасбулата. Но откуда возьмется молоко у голодающей матери? Ребенок только что перестал плакать, молодая женщина устала — целый день она держала его на руках. Печально глядела Аршагуль в беззвездное небо. Она оглохла от горестного плача, раздирающих душу причитаний. Временами ей казалось, что они выливаются в какую-то нескончаемую скорбную мелодию. Кто-то поет или это ей почудилось? Но снова слышится безутешный крик души…
Рядом послышался чей-то стон. Аршагуль положила Тасбулата на чекмень и поползла на этот скорбный звук. Лежа на земле, стонал мальчик, десятилетний сын Куата. Склонившись над ним, мать плакала навзрыд.
На рассвете ребенок затих, расставшись навеки с этой горестной жизнью. Обхватив голову руками, Аршагуль скорбела вместе с матерью мальчика. Та рвала на себе волосы, билась головой о землю. При тусклом свете луны Аршагуль вырыла могилу…
С того дня молодая женщина совсем ушла в себя. Куату, подходившему справиться о ее здоровье, бормотала что-то невнятное. Все ее существо заполонила безысходность, несчастья ближних. Это было похоже на душевную болезнь: целыми днями она молча брела вслед единственному верблюду Куата, прижав к груди Тасбулата. Болезни расползались по кочевью, Аршагуль только и слышала плач, стенания голодных людей.
Иногда, горестно вздыхая, она молила создателя, чтобы он сберег ее сынишку, последнего мужчину из рода садыр, поголовно истребленного врагом. Ее заунывная молитва напоминала лебединую песню умирающей птицы.
На третий день пути Куат подскакал к ней и крикнул:
— Аршагуль! С тебя причитается суюнчи! Оказывается, наш Жоламан жив!
Аршагуль счастливо улыбнулась — нельзя бесконечно предаваться печали, нет-нет да и заблещет свет надежды.
— О батыр! Спасибо, что ты воскресил из мертвых моего дорогого деверя! Это самая радостная весть, которую ты только мог принести. Я думала, что мой малютка будет одинок в этой суровой жизни, теперь я спокойна, у него будет опора и поддержка — отважный и доблестный дядя. Спасибо, Куат! Пусть моя молитва, вознесенная творцу, облегчит твои ратные дни.
Куат взял на руки Тасбулата.
— Расти большой и сильный, потомок тулпара! Стань зеленой веткой могучего дерева, отомсти за своего славного деда! — Он благословил малыша и протянул его матери.
Куат уже повернул коня, но Аршагуль схватила его поводья.
— Батыр, если ты хочешь, чтобы радость твоей вести не остыла в моем сердце, скажи мне, где наш дорогой Жоламан? Не утаивай правду.
Джигит сочувственно взглянул на нее.
— Аршагуль, говорят: «Кто в саване, тот ляжет в землю, а кто на кошме — тот вернется». Жоламан в плену, но мы его вызволим, не сомневайся… — Куат пришпорил коня.
Аршагуль горестно вздохнула. Она так обрадовалась, что веселый Жоламан жив и здоров, но оказалось — он томится во вражеском плену…
В тот же вечер ее жестоко оскорбила жена Куата, потерявшая своего маленького сына. Сочувствуя несчастной матери, Аршагуль старалась утешить женщину, ободрить добрым словом, но неожиданно она стала жертвой ее дурного характера. На закате Куат прискакал на взмыленном коне и, увидев, что Аршагуль с малышом еле передвигает ноги, прикрикнул на жену, восседавшую на верблюдице:
— Эй, жена! Не ты одна в трауре! Слезай! Аршагуль, дай отдохнуть своим ногам. — И сам усадил женщину на верблюдицу.
Он ускакал обратно, не заметив гневного взгляда жены. У той началась истерика. Сквозь слезы она злобно выкрикивала:
— Теперь, когда умер наш сын, разве я нужна тебе? Я знаю, почему ты орешь на меня — тебе приглянулась эта молодая баба! — Она испепеляла Аршагуль покрасневшими от слез глазами. — Чтоб ты подохла, дрянь! Погубила целое племя, а теперь сглазила моего ненаглядного сыночка! Я тебе не дам помыкать мной! Нечего вилять бедрами. Хочешь отнять у меня мужа?!
Аршагуль беззвучно плакала. Эти несправедливые упреки хлестали ее как камчой. Она взглянула на небо: багровый диск солнца, пылавший над несчастными изможденными людьми, показался ей кровавым.