Тут, откуда ни возьмись, раздался конский топот, тревожно залаяли собаки. Тасыбек насторожился.
— Смотри, как скачут! Вон тот джигит — какая выправка! Ай да вороной! Такой весь день проскачет и даже не вспотеет. Дай-ка мне чакчу.
— Эй, Кулнияз, скотина, чтоб ты сдох без покаянья, где твой оброк?
Всадник спешился и злобно посмотрел на Кулеке.
— Я уплачу… Вот уберу весь хлеб и уплачу… Не сомневайся.
— Я здесь не для того, чтоб торговаться. Во-первых, ты сдашь зерно. Вдобавок — отдашь коня.
— О чем ты говоришь, сынок? Такого не было оброка! — вскричал несчастный Кулнияз.
— Молчать! Так хан велел! Хлеб и коня ты сдашь в течение трех дней.
— Да где же я возьму его, сынок? И шкуры конской не было отроду. Мне б только хлеб продать…
— Довольно! Кто ты такой, старик, чтобы перечить воле хана?
— Я хана твоего в глаза не видел. И про его приказ насчет коня ни от кого не слышал. Не разоряй меня!
— Эй, старый хрыч! Протри глаза! Вон там на вороном Булат-султан. Его приказ и воля хана — одно и то же, А это султанские нукеры{29}.
— Так что, мне лечь и помереть? Я все с себя сниму, но если нет, то нет…
Он не договорил. Четверо всадников, накинувшись на него, исхлестали Кулнияза, как высохшую сыромять.
Тасыбек рывком поднялся с места.
— Эй, остановитесь! Прекратите! Насильники! Сердца нет у вас! Я пойду прямо к хану. Хан все узнает! Я вам покажу!
Нукеры продолжали избивать Кулнияза. Тасыбек схватил с земли дубину и кинулся на них.
И минуты не прошло, как Кулнияз и Тасыбек ничком лежали на зерне, все в крови.
Юный джигит, что был поодаль от Булат-султана, зардевшись в гневе, закрыл лицо руками и, хлестнув коня, умчался в степь.
— Ах, не понравилось! Я тебе еще не то покажу. Всему свой час! — сказал Булат вслед всаднику и вместе с джигитами поехал дальше.
3
…Ливень хлынет, грянет гром могучий,
Если скроет небо злая туча.
Горе разольется, словно море,
Если два джигита станут спорить.
Грохнуло черное бухарское ружье. Стихло эхо от выстрела, развеялось синее облачко дыма. Уверенный в своей меткости, Куат неторопливо поднялся с земли. Обычно этому молодому нукеру Жомарт-батыра требовалась всего одна пуля, чтобы попасть точно в цель и уложить наповал того, кому она предназначалась. Но сейчас вышла осечка. Гордо подняв голову с завернутыми рогами, сайгак сердито и удивленно посматривал на него. Словно с немой угрозой он бил передними копытами землю, затем сделал к нему несколько шагов и повернулся боком.
Раздосадованный тем, что не попал с первого выстрела, Куат зарядил бухарское ружье. Поставил сошки на землю, а сам лег на живот, старательно прицеливаясь, чтобы не промазать снова. Сайгак стоял, будто говоря: «Целься, целься, я не боюсь!» Он расплывался перед глазами, и Куат долго не мог взять его на мушку. «Помоги мне, о мой дух предков Камбар!»{30} — прошептал батыр заклинание и зажег фитиль. Снова грохнул выстрел. Куат поднял голову, надеясь увидеть подбитого сайгака.
Но тот по-прежнему стоял целехонький, крепко упираясь копытами в землю, и, как показалось Куату, с вызовом смотрел на него.
Куат вздрогнул. Неужели хозяин степи, повелитель зверей, явился ему в облике сайгака? Неспроста он промахнулся, да еще дважды. Стрелял в сайгака, а мог бы пули приберечь и для врага. «Наверно, это был знак свыше», — в страхе подумал Куат. А сайгак между тем приблизился к нему. С трепетом смотрел Куат в его безмятежные миндалевидные глаза. Сделав несколько шагов, сайгак спустился в лощину. Не оглядываясь, Куат подошел к стреноженному коню и пришпорил его. Снял башлык, вытер глаза. Пот струился по его смуглому лицу. Даже спина вспотела. Ветер распахнул его стеганый бешмет и ледяным языком пробежал по телу. Вскоре Куат выехал на взгорье — на другую сторону лощины. Тут он встретил юношу на белой лошади. Его голову украшал стальной шлем, кольчуга сверкала на солнце. Он был совсем молодой, даже усы не пробились над верхней губой.
— Доброго пути, джигит! Чем так взволнован? — проговорил он высоким нежным голосом.
Куат пришел в себя. Юноша приветствовал его вполне дружелюбно, поэтому он рассказал ему чистосердечно обо всем.