Не бросили.
Но уже через некоторое время беспокойство взяло вверх. Появилось «А что, если…».
А что, если её всё же бросили? А что, если Тэйлон понял, что выбраться у него одному больше шансов, чем с раненой сестрой? А что, если он понял, что ей не выбраться?
— Ерунда, — тихо произнесла она. Голос подействовал успокаивающе, и Сильвия повторила чуть громче. — Такого не может быть, — вздёрнула нос, словно пыталась показать невидимому наблюдателю, что её веру в свой род не сломить. — Храни род, и род сохранит тебя. Он не бросил меня. Бранье род не бросит.
Но уверенности поубавилось. Особенно когда со стороны города начали раздаваться звуки, похожие на повизгивания.
— Ветер, — пробормотала Сильвия. — Это всё ветер.
Но звуки не прекратились, их стало даже больше.
А ещё вокруг неё словно бы кто-то ходил. Со стучащим в груди сердцем Сильвия оглядывалась, думая, что вот-вот обернётся и увидит… Что увидит? Воображение рисовало тысячи жутких картин, одна страшнее другой.
А взгляд возвращался к городу, к небольшому переулку. Если Тэйлон… Вернее, Тэйлон ушёл через него. Что скрывается в городе, одному Солнцу известно, однако он же солдат, старший каппер, сможет за себя постоять.
И ожидания Сильвии были вознаграждены — из проулка показалась тень. В первые несколько секунд она смотрела на неё с замершим сердцем, не в силах рассмотреть сквозь туман, кто направляется в её сторону. Но уже через несколько секунд очертания прояснились.
— Тэйлон… — выдох был едва слышен. Она сразу вскинула руку, негромко позвав. — Тэйлон, я здесь!
Но её улыбка поблекла так же быстро, как и появилась.
Тэйлон, он выглядел… неважно. Очень неважно. Он выглядел так, словно вот-вот упадёт, весь в крови, раненый, ковыляющий, как уставший рудокоп или каторжник. В руках он держал забрызганный кровью топор, который, казалось, вот-вот вывалится из рук. В другой держал тесак, испачканный кровью.
У Сильвии замерло сердце при взгляде на инструменты. Уж слишком красноречиво выглядели они в свете сложившейся ситуации.
Удовлетворение. Вот что я чувствовал, возвращаясь.
Удовлетворение.
Не буду врать: в конце концов, кем я был? Убийцей, солдатом, тем, кто умеет хорошо воевать. И что чувствует любой, когда он видит, что работа сделана, причём сделана хорошо, хотя, казалось бы, всё против него? Естественно, он удовлетворён результатом, тем, что справился.
Я, собственно, справился. Скрипя зубами, терпя боль в ранах и все сопутствующие проблемы, я одержал верх над обеими тварями и был полностью удовлетворён исходом. Я жив, а они — нет.
Ко всему прочему, при всех ранах, крови и желании упасть прямо здесь и если не сдохнуть, то хотя бы уснуть прямо здесь и сейчас, я чувствовал внутри какое-то садистское наслаждение. Наслаждение от этих чувств. Наслаждение от того, что я их перебарываю, побеждаю, будто поднимаюсь на новую вершину.
Наверное, странное это дело, но люди вообще странные. С одной стороны, хотелось поскорее с этим всем закончить и отдохнуть, а с другой — продолжать тянуть эту лямку, перебарывать себя.
Главное — случайно самого себя не убороть.
Я победил, хотя правильнее назвать «выжил». Я выжил. Скрипя зубами и суставами, превозмогая и терпя, я всё же выжил, в отличие от тех ведьм. Заманил их в дом, где прыгать у них получается не так хорошо, как на улице, где и расправился с обеими. Звучит круто, а выглядело как невнятная борьба трёх инвалидов. И выкладывался я по полной. В конечном итоге, пусть здесь не последнюю роль сыграл опыт, однако, когда у тебя просто банально нет сил и оружия, каким бы ты крутым ни был, тебе конец.
И победа обошлась мне тоже недёшево. Я не говорю уже про то, что мной проломили стену, сломали мной мебель, потолок, кровать и перила у ступенек. Куда страшнее было множество ран на теле от когтей, кровь, которая пропитала одежду, и усталость. Хрен с ней, со спиной, двигается, и нормально, но вонять на весь лес кровью или получить заражение мне как-то не хотелось. К тому же, жрать хочется.
К моему счастью, Сильвия ещё была на месте, причём целая, если не считать её ногу. Её лицо в первое мгновение озарила радость, которую она пыталась спрятать, потом удивление и лёгкий шок, а следом страх. Ей с трудом удалось оторвать взгляд от топора с тесаком.
— Ты как? — спросила она невозмутимо. В глаза бросились дорожки от слёз, которые уже высохли.
— Нормально.
— Ты весь в крови. И… — она протянула руку и коснулась раны. Я поморщился.
— Обязательно всё трогать надо? — что вообще за привычка у всех лезть пальцами в рану? Грязными пальцами?