— Да, Ноема. Это — Конец, — мой муж, мой бог и господин не отводил взгляда от окна, в которое летела стылая вода. Летела, словно сокол на добычу — стремительно и безудержно. Всё сильнее и сильнее! Будто опрокинули ведро…
Вода, как злая змея, подползла к моим босым ногам и впилась холодом. Я поспешно отступила, прижимаясь к мужу, но студеный ручей побежал вослед.
— Небеса отворились, обрушивая холодные ливни, — возвысил голос мой муж, мой бог и господин. — По всей земле вскрылись источники. Взбешённые реки несутся на зелёные долины, снося постройки и затопляя пашни. Океаны плещут, выходя из берегов. Далеко отсюда тает лёд. Он трещит, как скорлупа ореха на ядре земли, распадается на осколки и тает под ударами дождя! Вода поднимется, затопив вершины гор, и встанет на время достаточное для смерти всего дышащего… Мир вышел из воды! И мир возвращается в воду — чистую, новую, смывающую грех и грязь.
Глаза матери, смотрящие сверху, кажется, из самого неба…
Руки отца, сухие и отчаянно нежные…
Лица сестёр, заглядывающих через плечи старшего брата…
— Но там Люди! — Отчаянно закричала я, поднимаясь на цыпочки и хватая мужа за плечи. — Люди!
— Люди, — повторил супруг и болезненно скривился. — Греховодники и блудницы! Они попрали законы божьи, и его терпению пришёл предел. Он долго ждал, вразумляя устами пророков и блаженных. Но мир не услышал его! Не услышал даже тогда, когда был избран для веления последний из Говорящих с Небом. Люди сами выбрали свой удел! И греша, и не слыша… И не знаю в чём больший грех — в том, чтобы совершить злодеяние или в том, чтоб не услышать, не понять и осмеять боль того, кому нанесена рана!
Мой муж, мой бог и господин, опустил голову. Из окна лилась вода, чёрная, злая. И не понять, что блестит на впалых щёках моего супруга — слёзы ли? Вода ли?
Я схватила мощные плечи, впилась пальцами, так и не сумев обхватить и, тряся его из всей силы, и шатаясь сама, закричала в серые глаза Говорящего с Небом:
— Люди! Слышишь?! Люди! Старики! Дети! Женщины! Их спасать надо! Скажи Ему!
Муж отстранил меня под стылый поток с небес, бьющий из серого квадратика окна, единственно соединяющего нас с миром, и угрюмо покачал головой:
— Я пытался говорить с ними. Бесполезно. Я стремился донести до них слово бога моего. Но они не слушали.
— Господин мой! — я рухнула на пол, коленями в холодную воду и, ползя к мужу, заломила руки: — Господин мой! Есть вина мужей и жён их перед лицом бога твоего, но дети, господин мой! Дети! Младенцы не учёные говорить! Чем они провинились?! В чём согрешили?!
— Ты же знаешь, вина отцов падёт…
— Вина!? — я обхватила могучие колени. — Бог всесильный, всемогущий! Разве не мог он найти другой способ, кроме устрашения и умерщвления? Жены могли стать бесплодны, чтоб не мучились их дети в конце мира! Почему он не подумал об этом? Он хочет, чтобы мы устрашились его закона? Хочет, чтоб умирающие страдали, умиряя его обиду?! Хочет, чтобы, видя гибель детей своих, кричали от боли и молили?! Бог жесток? Обидчив? Низмен и порочен?
— Молчи! — гневные руки оттолкнули меня под поток. — Неразумная! Не тебе судить о его желаниях! И не мне!
Я упала. Небо ощетинилось дождём, тугими чёрными каплями падая в меня. Остро. Страшно.
Зажмурилась. Легче не стало. Вода ударяла в лицо, забивая ноздри.
Отвернулась, откашливаясь, задышала…
Села в воде, отползла из-под потока. Мокрые ткани одежд липли на тело, оборачивая в холод и беду. Как не оторвать их от кожи, так не избавится от горести.
Между мной и мужем моим лилась вода. Громко журчали струи из углов маленького окошка. И падали тяжёлые капли.
Между мной и мужем моим ширилась темнота. Чёрный страж непонимания.
Супруг стоял, прижав к вискам напряжённые кулаки, умиряя вьющиеся под кожей вены. Открыл глаза, захрипел:
— Он сказал мне, что день конца близок. Сказал, чтоб я построил корабль, в который взял бы лучшее, что посчитаю достойным жизни. И я взял вас…
Меня затрясло. Странная гробница, восемь долгих лет строящаяся на горной террасе, оборачивалась не блажью, не желанием посмертной памяти, не могилой рода, а гигантской лодкой, созданной для сохранения угодного богу и моему супругу. Не в нём должны были уйти в смерть, а всё, вне него!
Порыв холодного ветра влетел в окно, бросив горсть мелких белых камней. Я сжалась, одёргиваясь из-под удара. Но новый порыв оказался сильнее и в кожу врезались почти прозрачные иглы. Ахнув, я поползла дальше от окна, в темноту, спиной ощущая воздух меж собой и стеной.
Мой муж наклонился и поднял ближе к свету и потоку белые шарики. Покатал меж пальцев и отбросил.