Солдат недоумевал. Однако он был так измотан битвой, что просто повалился на койку и моментально уснул.
Его разбудило пение ножен. Солдат вскочил и обнаружил, что Гумбольд направляется к его кровати. Он выхватил меч и пригрозил экс-королю, который и сам был не в лучшей форме. Оба рухнули в свои постели: Солдат — благодаря ножны за предупреждение, Гумбольд — проклиная собственную слабость.
Когда наступило утро, Солдат открыл дверь и вышел наружу. Под ногами что-то хрустело, словно битое стекло. Он опустил глаза и с изумлением увидел, что хрустит вовсе не лед, как показалось вначале, а обледеневшие дроты. Тысячи маленьких существ лежали вокруг хижины, замороженные, похожие на засахаренные леденцы. Кто-то или что-то пронеслось мимо хижины и вновь проложило белую дорогу, которая должна была привести Солдата к его цели. Он попинал застывшие фигурки несчастных фей и кликнул ворона, призывая его продолжать путешествие, пока дорога еще видна.
— Проклятие! — воскликнул Гумбольд, выходя из дома. Старик сильно хромал, а его лицо покрывали свежие шрамы. — Смотри, до чего ты меня довел! Меня, бывшего канцлера Зэмерканда, бывшего короля Гутрума! От вас одни неприятности. Унижение и боль! Надеюсь, вы сгниете, вы двое… вы трое, — поправился он, припомнив лошадь. — Надеюсь, вы потонете в болоте, пропадете без следа. Вы сломали мне жизнь, повергли в бездну отчаяния! Должно быть, ты счастлив видеть меня в столь бедственном положении, а, Солдат?
— Не более чем созерцать голову королевы Ванды, которую вы выкинули за стену. У тебя достаточно своих грехов. Сначала искупи их, а уж потом обвиняй других. Ты сам накликал на себя беду. Ты вор и убийца…
— Король не может быть убийцей. Если он и отправляет кого-то на казнь, таково его монаршее право.
— Вор и убийца, говорю я. Но ты счастливчик, Гумбольд. Отделался изгнанием, в то время как тебя следовало бы повесить… а лучше четвертовать.
— Пф-ф! — фыркнул Гумбольд, и на лице его появилась гримаса отвращения. — Да что с тобой говорить, тварь! Я еще увижу, как тебя прикончит Драммонд.
— Может быть. Но я умру, сохранив свою честь.
— Неужели? А в твоих деяниях есть честь? — хихикнул Гумбольд. — Я что-то слышал о резне и убийствах… Или ты опять все позабыл? Куда как удобно!
— Нет, не позабыл. И не слагаю с себя вины. Я сделаю все возможное, чтобы загладить ее. Спасибо, что напомнил.
Солдат вскочил в седло и поскакал по льдистой дороге, которая вела к холмам в конце долины. Ворон сидел на крупе кобылы, раскачиваясь в такт ее движениям.
Только один раз Солдат обернулся и посмотрел назад. Он вспомнил об осле Гумбольда. Скелет несчастной животины по-прежнему стоял под навесом. Он не упал и не развалился, потому что кости смерзлись от холода. Гумбольду придется идти пешком…
Бросив последний взгляд на экс-короля, Солдат погрузился в невеселые мысли. Теперь, когда его память вернулась, Солдат вспомнил, сколько зла он натворил, будучи рыцарем Валехором. Он ведь тоже отнял множество жизней, а некоторые убитые им люди провинились лишь в том, что защищали своих родных. Почему он не родился кухонным слугой в каком-нибудь захудалом мирке? Как легко и приятно было бы жить, сознавая, что некогда являлся рабом или крепостным, а теперь сумел подняться до генерала и принца-консорта!…
Но нет! В прошлой жизни он был важной персоной, положение предоставляло ему большие возможности. И как же он распорядился ими? Ступил на путь зла и жестокости. Гумбольд прав: он, Солдат, ничем не лучше этого изгнанного убийцы. На его руках кровь. И поздно просить прощения у Драммондов: из всего клана в живых остался только один, и тот — смертельный враг Валехора. Драммонд никогда не примет его раскаяния и не простит. Солдату придется жить прошлым и стараться загладить совершенное зло добрыми делами. Может быть, служа Зэмерканду и его гражданам, он сумеет использовать лучшие свои навыки им благо и завоюет их доверие и любовь. А также доверие и любовь королевы.
— Второе осуществить не так уж трудно, — сказал он себе под нос. — И очень приятно. Первое потребует силы духа, потому что я очень раздражительный человек. Я ненавижу бюрократию и раболепство. Я не гожусь на роль гражданского чиновника. Я военный. Однако я должен сделать все возможное, чтобы сдерживать свои кровожадные порывы и не хвататься за меч по любому поводу.
— Черные думы гложут, да? — спросил ворон. Его сиплый голос раздался столь внезапно, что Солдат вздрогнул. — Мучаемся сомнениями? Изыскиваем пути решения проблем? Пожалуй, я рад, что стал птицей.
— Ты самая надоедливая птица на свете.
— Но я по-прежнему рядом с тобой. Я мог бы стать твоей душой, Солдат… А может, уже и стал.
— Черная душа! Да, точно — моя.
— Но может, это вовсе и не так, — задумчиво продолжал ворон. — Потому что я — веселый и остроумный, а что до твоей души…
— Она мрачна и печальна?
Ворон хихикнул.
— Вот, признаешься? Ах, ты обожаешь жалеть себя. Упиваешься своими страданиями. Наслаждаешься меланхолией. Плаксивое создание! Прекрати немедленно. Возрадуйся. Не потакай своим дурацким прихотям. Честное слово: стоит на горизонте замаячить самой малюсенькой проблеме, и ты сделаешь из нее вселенскую трагедию. Может, хватит уже? Или ты предпочитаешь оставаться серой тенью в мире теней?
— Я жалею себя? Да, полагаю, так и есть.
— Тогда развеселись.
— Уже развеселился, — сказал Солдат. — Ты права, птица. Нечего горевать, у нас есть дела поважнее. Гумбольд сказал, что я проклят, обречен на странствия, как вечный пилигрим. Ладно! Тогда будем странствовать с легким сердцем и извлекать из путешествий максимум удовольствия. Когда этот поход закончится, несомненно, найдется что-нибудь еще. И опять… и опять… — Перспектива была мрачной, но Солдат решил не терять бодрости духа. — Надеюсь, однажды у меня появится возможность снять проклятие. И тогда, наконец, я заживу спокойной, мирной жизнью.