* * *
Давным-давно в военном эшелоне
Они делили хлеб и кипяток.
Плачь, солнце! Птица, плачь на небосклоне!
Плачь, город! Плачь, трава, и плачь, цветок!
Давным-давно они лежали рядом
На летней, зимней — на любой земле.
В снегу, в дожде, в тумане и во мгле
По-человечьи кланялись снарядам,
Чтоб кровь не проступила на челе,
Поскольку смерть плашмя лежала рядом.
Плачь, солнце в небе, город на земле!
Давным-давно на той войне последней,
На той смертельно долгой, пятилетней.
Войне, в которой победили мы,
Два человека вечно были вместе,
Два человека землю рыли вместе
Весной, и летом, и среди зимы.
Печальтесь, плачьте, рощи и холмы!
Сейчас, пока, священно веря в чудо,
Летят навстречу гибели они,
О память, постарайся и верни
Издалека, из прошлого, оттуда
Безжалостные, яростные дни!
* * *
Из Ленинграда письма не шли…
Из Бухенвальда письма не шли…
Портной из Бобруйска исчез в душегубке,
Сдав на хранение рыжую скрипку.
Высокая женщина, в средней школе
Читавшая детям русский язык,
Упала на снег, обронив поневоле
Сто граммов хлеба и томик Блока.
Она умерла, не почувствовав боли…
Портной из Бобруйска, игравший на скрипке,
Не ведавший, что его ждет в душегубке,
И женщина в старой изношенной шубке,
Упавшая навзничь на улице снежной,
С лицом благородным, печальным, славянским,
Ни разу не виделись в жизни, конечно.
Зато сыновья, их мальчишки, их дети
К снегам прижимались рассыпчатым брянским,
Писали на стенах: «Проверено. Нету
Мин!» — и в конце восклицательный знак,
И три восклицательных знака: «Вернемся!!!»
Они воевали, они тосковали
По дому, по миру, по улицам детства,
По маме живой, по живому отцу.
Им поровну смерть на войне угрожала,
Их поровну жизнь на войне ограждала
От пули, от плена, от ран и увечий.
Один — синеглазый, другой — черноглазый,
Но каждый из них — это сын человечий.
Давно-давно на той, второй по счету,
На самой главной мировой войне
Один из них сказал другому: «Брат!»
Наверно, смерть тогда была так близко,
Что дружба стала степенью родства.
Сейчас, когда летят навстречу смерти
Во имя всех счастливых городов,
Во имя всех счастливых дней и лет,
Во имя всех счастливых звезд, галактик
Два человечьих брата,
Я стою среди земли, к вискам прижав ладони,
Нечеловечий сдерживая крик:
— Плачь, солнце! Птица, плачь на небосклоне!
Плачь, город! Плачь, дитя, и плачь, старик!
* * *
Предместье. Лес. Пришли войска.
Стоят саперы в отдаленье.
Подобно смерти промедленье.
Весна одета в облака.
Она печальна, как невеста,
Жених которой пал в бою.
Она, как Жанна д’Арк, отважна, —
Она готова на костер.
Она пришла сказать:
«О люди, Благословляю! Смерти — смерть!»
И вновь исчезла вдалеке.
Так исчезает песня в поле,
Слезу покинув на щеке
И в сердце — ощущенье боли.
* * *
Печальную песню исполнил лесам
На скрипке играющий ветер.
И вместе с лесами не плакал ли сам
На скрипке играющий ветер?
И плакала птица в проеме ветвей,
Услышав трагедию скрипки.
И плакали толпы идущих людей,
Услышав трагедию скрипки.
И плакали зерна, уткнувшись в поля,
И плакал младенец во чреве.
Седой негритянкой рыдала земля
И людям сказала во гневе:
— Вы слышите? Смерть по-кошачьи ползет,
Она ненавидит живое.
Не брезгает кровью и кости грызет —
Она ненавидит живое.
Я видела череп преступный ее —
Противного желтого цвета.
Я знаю преступные мысли ее —
Противного желтого цвета.
О вдовы и сестры, вяжите венки,
Двух братьев, мужей обряжайте.
Светлы ваши лики и руки тонки,
Идущих на смерть обряжайте!