Я, на страх врагам, сам достал наган,
Дайте, дайте мне винтовку, я не мальчуган!
Город наш в дыму. Город наш в огне.
Как стекло в плавильной печи, небо в вышине.
Мальчик словно птенчик, не залатан френчик,
На посту у трибунала Янкелэ Рубенчик.
Сытые семейки, прячьтесь под скамейки!
На улицу, на улицу, хлопцы из ячейки!
Скоро, скоро ночь пройдет, скоро рассветет,
Я поеду вместе с вами на коне в поход.
Поскачу я с вами, напишу я маме:
«Твой сынишка полюбил ураган да пламя!»
Мамы в добрый час породили нас,
Комсомольцы минской роты, слушайте приказ!
1920
11 июля 1920 года[1]
Пер. Р. Сеф
Уж как первый разведчик показался вдали.
Стало на улице людно.
Уж как первый разведчик ворвался в пыли,
К нему протолкнуться трудно.
Уж как первый разведчик спрыгнул с седла —
Гул в толпе, как по лесу ветер.
И люди воскликнули: жизнь пришла!
И обрадовались, как дети.
Сказал я матери:
— Я подрос,
Я пойду воевать под знамена.
А мать ответила:
— Молокосос,
Иди собирай патроны…
11 июля 1920 г.
Ленин — это мы
Пер. Р. Сеф
Владимир Ильич болен…
Звонче,
Колокол
Свободы!
Через толщу тьмы
Мы идем борцам на смену,
Ленин — это мы.
Пусть услышат
Все, кто с нами,
Кто душой прямы:
Мы спасаем
Мир от горя,
Ленин — это мы!
Загуди
Металлом звонким,
Разбуди умы!
Мы — свобода,
Мы — спасенье,
Ленин — это мы!
Апрель 1923 г.
Бессмертные имена
Пер. Н. Леонтьев
Бессмертные люди,
Бессмертные годы,
Сыны грозовой непогоды.
Куда ни пойду
И куда ни поеду —
Ведут имена их по верному следу.
В их сильных руках
И теперь знамя вьется,
От Волги до Темзы их песня несется.
Нет, мы не забудем
В минуты печали,
За что отвечали, что нам завещали.
Друзья, нам беспечными
Быть не годится:
Сумеем мы хлеба куском поделиться,
И вскинуть, как прежде,
Винтовку на плечи,
И вражеским полчищам выйти навстречу.
Суровая юность
Моя огневая!
Тебе эту песню свою запеваю!
1925
Беларусь
Пер. Р. Сеф
Колокольцы под дугою пляшут.
«Калi ласка», — слышится привет.
Край родной — покой лесов и пашен,
Колыбель невозвратимых лет.
Предки жили тут, с судьбою ссорясь,
Здесь мой дед навек в земле почил,
После смерти деда только горе
Мой отец в наследство получил.
И когда спускается все ниже
Полог предзакатной тишины,
Дедушку я вновь так ясно вижу, —
Он идет ко мне с Березины.
Где-то здесь, в какой-то ближней роще,
Где луна деревья сторожит,
Под могильным холмиком заросшим
Старенькая бабушка лежит.
У нее учился я когда-то
Постигать земли родимой грусть,
Узнавать по вышивке заката
И любить родную Беларусь.
1928
Мои сестры
Пер. Г. Абрамов
Посмотришь: одно загляденье,
Каждая — ангел земной,
Но начинается землетрясенье,
Когда они схватятся между собой.
Одну зовут Баше,
Другую — Маше,
Третью — Стэре,
Четвертую — Мэре,
Пятую — Рохе,
Шестую — Брохе.
Шестеро — ни меньше, ни больше.
И это, думаете, у папаши вся семья?
Так вы ошибаетесь: есть еще Мойше —
Их младший брат, а это — я.
Кричит старик: — Девки, не шумите!
Когда вашему гвалту настанет конец?!
Пора вам, чертовки, замуж выйти,
Пора вам, плутовки, под венец! —
Сестры хохочут, ходят парами
И, как подковами, каблуками стучат.
Вваливаются в дом влюбленные парни
И целый вечер за столами торчат.
И парней толкает под бок папаша:
— Ни костей, ни мяса, ни жил!
Тоже мне мужчины! Где мускулы ваши?
Тощие петухи… чтоб я так жил!
Ну, выпьем, что ли? Лэхаим! Лэхаим![2]
Желаю кучу наследников вам,
Плодясь, мы свой древний род умножаем —
Кехойл ал сфас гаям![3]
Когда смеются мои сестрицы,
Качается весь дом;
Пляшут — трещат половицы:
Не дом, а Содом!