Как уже сказано, граф Раймон рассказал и поведал Святому Отцу и его Совету о своих бедах. Слушая, как граф жаловался на убытки и ущерб, причиненные ему легатом и графом де Монфором, а также на урон, который те продолжают каждодневно ему наносить, Святой Отец тяжко вздыхал. Внимая графу, он премного опечалился, ибо услышал он речи горькие и исполненные обиды. От горя, вызванного словами графа Раймона, слезы появились у него на глазах и пролились ручьем, и в присутствии всего своего Совета Папа сообщил и изъявил свою волю посредством писем и грамот об означенном графе Раймоне. И в грамотах папских было сказано, что граф сей являлся всегда и является ныне истинным и преданным слугой Церкви и Папы, а посему легат и граф де Монфор не имеют ни права, ни основания причинять ему ущерб и притеснять его, захватывая и разоряя его земли и владения[796]. Тут граф Раймон показал соглашение и договор, дабы все увидели, что на нем стоит печать Святого Отца Папы, отчего оный Папа преисполнился скорби и сокрушения, ибо он и его Совет передали земли графа Раймона графу де Монфору и легату, однако не навечно, а в комменду[797]. И граф Раймон не получил ожидаемого ответа.
Прибывший вместе с графом Раймоном граф де Фуа также высказал Святому Отцу и его Совету свое недовольство и возмущение злобою и коварством графа де Монфора, причинившего и по сей день причиняющего ему урон и ущерб. Ибо Монфор отнял у него все земли, хотя он, граф де Фуа, никогда не притеснял ни Церковь, ни ее служителей, всегда был добрым и послушным католиком и слугой Церкви и по-прежнему таковым остается. «Но граф де Монфор и легат не щадят ни католиков, ни еретиков, ни правых, ни виноватых. Поступки их подобны козням диавольским, на такие дела способны только тираны и разбойники, а их никакими иными словами и назвать нельзя. А так как ни монсеньор граф Раймон, ни я ни в чем не виноваты, мы пришли сюда отдать себя под твою[798] власть; у тебя, сеньор, мы рассчитывали найти сострадание и облегчение нашей участи, ибо тебе не подобает ни мириться с насилием, учиненным графу Раймону, ни позволять чинить и далее оное насилие графу Раймону и его сыну, а также мне и иным баронам. Ведь вы, сеньор, прекрасно знаете, что граф Раймон передал свои земли и замки под твою власть и управление — и Тулузу, и Монтобан, и даже Прованс; но на сегодня получается, что поступок сей оказался глуп, ибо лучше было бы, если бы граф защищал свои земли и владения, да и я тоже».
Граф де Фуа высказал и сообщил Святому Отцу все, что намеревался открыть ему и рассказать. Следом за графом поднялся и заговорил кардинал[799], который заявил собравшимся, что все изложенное графом де Фуа правда и что сей граф не допустил никакой ошибки, ибо и граф Раймон, и граф де Фуа вручили и передали свои земли и владения в руки Святого Отца Папы[800]. «Скажу тебе, Святой Отец, что я считал их и по-прежнему считаю истинными слугами твоими и Церкви». И аббат Сен-Тибери, сидевший на том собрании, подтвердил слова кардинала и заверил всех, что граф де Фуа сказал правду и что по отношению к оному графу была совершена большая несправедливость.
После того как аббат и кардинал изрекли свои слова, поднялся епископ Тулузы по имени Фолькет, также прибывший на Совет в Рим, и, обращаясь к Святому Отцу, стал утверждать, что речи графа де Фуа и графа Раймона лживы. «Графу де Фуа нет оправдания, ибо он не может отрицать, что его земли и графство по-прежнему кишат еретиками, а замок Монсепор, прочный и нерушимый, все так же надменно высится на скале[801]. К тому же сестра его — еретичка, уморившая собственного мужа[802]. Пока сестра его четыре года подряд жила в Памье, ересь в городе процветала и преумножилась изрядно. Нельзя прощать графа де Фуа, потому как он и его люди вместе с графом Раймоном не слушали твоих легатов и убивали их, истребляли тех, кто служил тебе денно и нощно. И по сей день вся Франция рыдает и скорбит о верных твоих воинах, убитых под стенами города Монджоя, что неподалеку от Тулузы»[803].
796
797
798
В переводе сохраняется разнобой в обращении в Папе (то на «ты», то на «вы»), обусловленный, возможно, привычкой создателя рукописи записывать судебные протоколы, где при передаче косвенной речи обвиняемого использовалось «ты», а при обращении к нему — «вы». Данное предположение подкрепляется утверждением Д. Хекстры, что Мервильская рукопись исполнена человеком, «владеющим языком», однако не клириком, не легистом и не «скрибом, у которого в голове одна латынь» (Hoekstra 1998: LII—LIII). Следовательно, этот человек вполне мог быть скриптором, составлявшим черновые протоколы («минуты»).
800
801
802
803